— Я, мой дорогой, работаю за деньги, за хорошие, большие деньги! И плевать я хотел на твою партию! И на любую другую партию тоже. Это все для стада, у которого своих мозгов нет. Я создал тебе партию по твоему заказу, и могу еще сорок других создать, с диаметрально противоположными программами, как костюмы по меркам! И, если я захочу, они тебя победят. Все зависит от того, с кем я!
— У тебя мания величия, Игоречек. Помимо твоей головы, не отрицаю, умной головы — есть еще рычаг управления политикой покруче — деньги. И никакие твои таланты не стоят и копейки, если за ними не стоят деньги!
— Ты тупой, Вася. Я тебе уже это говорил, впрочем. Деньги дают люди. Лю-ди, понимаешь? А раз это люди, значит их можно убедить. Ты убедил их сам — честь и хвала тебе, только не забывай, что ходил ты к этим людям с моими аргументами, с моими выкладками. А уж если бы мне понадобилось самому идти, то я бы и не такие суммы принес…
— Чего ж ты не вызвался?
— А зачем? Партия тебе нужна, не мне. Мне нужны мои деньги, а у меня они были. Тебе нужны твои — вот ты за ними и ходил. А я выполнил свою работу, за которую ты мне платишь — вооружил тебя нужными мыслями и словами.
— Ты меня за дерьмо держишь, да?
— Я никого на за что не держу. У меня есть свои взгляды на вещи, но эти взгляды мои и для меня, я их никому не навязываю, мое личное дело. У тебя свои взгляды — твое личное дело. Наши взгляды не совпадают между собой — так что ж? Я перевоспитывать никого не собираюсь, пропаганду вести не хочу, моральный кодекс строителя коммунизма или чего угодно, хоть сортиров, — вдалбливать ни в чью пустую башку не имею желания. Я поэтому, Вася, ненавижу и презираю любые партии: они, как секты, всучивают населению удобное им мировоззрение. Это и есть идеология: навязанное в интересах других — будь то гуру или генсек — мировоззрение. Население само виновато — и черт с ним, не надо быть пустоголовыми болванами! Когда свои мысли в голове есть, чужие туда не всунешь — место занято. А коли своих мыслей нет — то натурально, свято место пусто не бывает, тут же набегут охотники его занять… Так что ты — это ты, живешь и мыслишь как можешь, как считаешь нужным, и не мне тебя судить.
— А уж себя-то ты самым умным считаешь?
— Считаю.
— А вот сидишь ты, самый умный, взаперти, и даже не знаешь где…
— Отчего же это не знаю? В подвале твоей дачи.
— Догадливый. Тогда ты догадался и про то, что отсюда ты не выберешься. По крайней мере, пока я не решу , что с тобой делать.
— Проснись, Вася! Что ты можешь сделать со мной? Ну что, скажи ты мне? Ты же без меня, как без рук, Васенька! Вся твоя партия полезет по швам, если меня не будет! Взгляни на вещи реально, мой дорогой. Тебе без меня никуда.
Вася посмотрел на Игоря по-детски растерянным, почти испуганным взглядом. Игорь знал этот взгляд. Он относился к разряду обаятельных Васиных черт, от которых таяли избиратели и, особенно, женщины. На самом деле этот синий, беспомощный, почти наивный взгляд объяснялся просто: Вася был не достаточно умен, чтобы быстро найтись, и недостаточно тонок, чтобы свою растерянность скрыть. Такой взгляд часто сохраняют до старости мужчины, выросшие под гнетом чересчур властных отцов…
Игорь решил воспользоваться его замешательством и произнес веско:
— Я тебе предлагаю сделку, Вася. Ты оставляешь Олю в покое — я ее прячу. Далеко, никто не найдет. А я обещаю тебе, что буду работать на тебя до конца, — сказал он торжественно.
Что такое было «до конца», до конца чего, Игорь не стал уточнять. Васе еще понадобится время, чтобы заметить неясный подвох и начать припирать его к стенке.
Однако, против его ожиданий, Василий Константинович улыбнулся саркастически. В васильковых глазах заиграли хитрые огоньки.
— Найдут, Игоречек, найдут. Ты вот пытался ее спрятать от меня, а я нашел. Причем, заметь, гуманными средствами: тебя не били, не пытали, чтобы ее адресок разузнать… — он все еще улыбался, но в голосе его зазвучали иезуитские, угрожающие нотки. — И мать ее никто не потревожил… — многозначительно добавил он, словно предлагая Игорю представить, что могло бы быть, если бы «потревожили». Игорь представил, и у него побежали мурашки по спине. — А разыскали, Игоречек! Следовательно, и другие найдут.
Сердце Игоря гулко забилось. Пришел его черед растеряться. Его уверенный тон мгновенно слетел с него.
— Что значит… — проговорил он враз пересохшим ртом. — Как разыскали?! Олю…?! Оля… Она жива?
