выясняли через человека в посольстве. Следовательно, это дело на данном этапе ему неподконтрольно.
— Погодите, но ведь убийцу нанимал Сергей!
— Милая девочка, никто не может быть уверен в своих подчиненных и коллегах. Я — даже я! — не поручусь, что завтра не обнаружится, что кого-то из наших сотрудников не подкупила одна из иностранных разведок. Русская, например…
Дядя, наконец, улыбнулся.
— На этого человека, даже если бы он был другом твоего Игоря, все же нельзя положиться.
— Нет. Ни в коем случае, — подтвердила я.
— Хорошо, что ты так ответила. Если бы ты сказала «можно», я бы тебе заявил, что ты ошибаешься. Ни на кого нельзя полагаться, кроме самого себя. Никого нельзя считать своим другом. Смотря что, впрочем, понимать под словом «друг». Если это милый человек, с которым ты не делишься секретами, не работаешь вместе и не даешь взаймы деньги — тогда он тебе друг.
— Тогда он мне — никто.
— Тоже верно, — согласился дядя. — Этот «никто» и есть твой самый лучший друг. Он-то уж тебе точно не напакостит — почвы нет… Вернемся к разговору: этот Сер-гей мог, увидев, что Игорь отстранился или отстранен от дела, переметнуться к другим хозяевам. Как бы то ни было, в Россию ехать крайне опасно. Возвращаться туда — просто совать голову в петлю. На помощь и защиту Игоря рассчитывать нельзя. Если он вообще жив. Кто там у тебя еще есть? Мама? Ты сама понимаешь, что времена, когда мама могла тебя защитить от всех в мире невзгод, давно прошли…
— Вы считаете, что Игоря могли убить?!
— Могли.
— Но почему?!
— Ну смотри. Тебя хотят убить. Игорь при этом может находиться в одной из трех возможных ситуаций: либо он ничего не знает об этом деле; либо он принимает в нем участие; либо он пытается ему воспротивиться. Первое предположение не подходит: мы знаем, что он осведомлен. Второе предположение также не подходит, так как явно не он, пусть даже при посредничестве этого Сер-гея, направил убийцу на твой старый адрес. Нам остается третье предположение: он попытался помешать чьему-то намерению тебя убить. И его убрали. Тогда и молчание его объясняется. Во всех трех случаях, он тебе ничем не поможет.
Арифметические выкладки меня привели в бешенство. Он говорит так об Игоре так спокойно, словно речь идет о вещи: если вещь убрали, она больше не послужит!
Дядя Уильям, словно почувствовав мое возмущение, глянул на меня своими лукавыми глазками исподлобья: «Ты что-то хотела сказать?»
Я покачала головой. Не объяснять же ему!
И не объяснить.
— Поэтому, — закончил он подчеркнуто спокойно фразу, — я предлагаю тебе остаться в Англии. Попросить политического убежища. Я тебе помогу ради моего племянника. И ты сможешь затихнуть на какое-то время, спрятаться. А там видно будет. Будем держать руку на пульсе.
Он смотрел на меня. Хитренькие глазки сделались ледяными, колкими, сверлящими. Очевидно, этот человек не испытывал ко мне ни малейшего сочувствия и, если и предлагал помощь, то просто потому, что считал необходимым помочь любимому племяннику. Если он вообще способен любить. Может, это просто ход с его стороны, чтобы затащить Джонатана к нему в разведку. Ему ведь нужны надежные кадры, за которых он может поручиться…
— Нет, — сказала я. — Спасибо.
— Ты хорошо подумала?
— Я вообще не подумала. Я просто сказала: нет. Другого быть не может.
— Тогда подумай.
Я взорвалась.
— Я прекрасно поняла, что друзья для вас ничего не значат! Но там в опасности Игорь, и там моя мама! Это-то хоть что-нибудь значит с вашей точки зрения? Или я должна исчезнуть, не объяснив даже, куда и почему, и мама будет плакать ночи напролет и глотать валокордин, пока ее сердце не откажет от горя?
— Этому Игорю, девочка, ты ничем не поможешь. Жив он или нет, — не в твоих силах что-то изменить в его судьбе — она в руках людей, более могущественных, чем ты. Что же касается твоей матери… Если она будет знать, где ты находишься, то тогда не только ты обречена на смерть, но и она тоже. Подумай об этом.
Странное дело, мысль о том, что Игорь мог находиться в опасности и даже быть убит, меня волновала как-то вяло, заторможено, словно речь шла о каком-то знакомом, но не близком человеке. Что-то умерло во мне за месяц его молчания и догадок о том, что он меня предал… И теперь, даже понимая, что я могла оказаться не права и Игорь, вовсе наоборот, мог пострадать, пытаясь спасти меня, — я не находила в своей душе прежних чувств. Это было до удивления несправедливо, но я ничего не могла с собой поделать. Я знала только одно: с эмоциями или без них, но я постараюсь ему помочь. Если это будет в моих силах…
Мысль же о маме, напротив, полоснула меня, как ножом.
— Именно поэтому нужно поскорее во всем разобраться! — воскликнула я. — Нужно опередить этих людей!
— А каковы шансы, что ты сумеешь?
— Откуда я знаю! Джонатан! Почему ты молчишь? Ты ведь сам сказал, что надо ехать в Москву!
— Я хочу узнать твое мнение, Оля — запротестовал дядя. — Мнение Джонатана мне уже известно.
— Я считаю необходимым ехать в Москву, — сказала я твердо. — Мы… Если Джонатан поедет со мной, конечно…
Я посмотрела на него. Он кивнул легонько мне в ответ.
— Мы примем меры предосторожности! Они меньше всего рассчитывают, что я вернусь. Они вообще считают меня убитой. Так что…
— Что ж, ты был прав, Джонатан, — вдруг улыбнулся дядя.
Я растерялась. Что это означает?
Джонатан рассмеялся.
— Дядя, пока мы были одни, спросил мое мнение о том, что ты предпочтешь: спрятаться или поехать в Москву и попытаться разобраться во всем. Я сказал — в Москву. Дядя мне не поверил. Он действительно считает это очень опасным…
— Я действительно считаю это крайне опасным мероприятием! — поднял дядя указательный палец, словно восклицательный знак.
— … но я был уверен в твоем ответе. Ты мужественная девочка, и я ему так и сказал.
— Я не мужественная, я страшный трус. Но только есть вещи еще хуже страха: постоянный страх. Если я не разберусь, если ничего не сумею сделать и спрячусь, я буду всю жизнь жить в страхе. И еще мама. Я не могу ее вот так бросить.
— Тогда — сказал дядя, — обсудим детали вашей поездки в Москву.
Новый год застал меня врасплох. Я о нем просто забыла — уж мне было, честно говоря, совсем не до него. А когда вспомнила, то оказалась, что я в Англии, а не дома, с Джонатаном, а не с мамой и не с Игорем и не с нашими друзьями; что праздничный стол, обычно столь тщательно приготовляемый к этому любимому празднику, не продуман, да и не с кем мне его делить из моих близких, кроме Джонатана…
Который стал мне за это время дорог, но не стал близок.
Однако, было необходимо задержаться на несколько дней в Англии: новогодние праздники несколько притормозили наши сборы, и дядя Уильям сказал, что сумеет подготовить все необходимое к нашему отъезду только после выходных.
