Вера захлебывалась от плача.
— Скору-ую, — выла она, пока ее отрывали от Анатолия и распластывали снова на полу перед ним. — Умоляю вас, Скорую! Он же умрет, у него сердце больное…
— Зачем нам Скорая? Мы и сами управимся! — с издевкой комментировал голос. — Мы и сами скорые ребята… Ну-ка, раздвинь пошире… Пошире, я сказал!
Вера закричала. Она уже не думала ни о жестких ударах, которые должны были посыпаться на нее, ни о том, что их четверо, что у них пистолет — она кричала, но не от боли, не от ужаса, не от унижения, — а оттого, что Толя умирал.
Однако, как это ни странно, ударов не последовало. Ей просто накрыли перчаткой рот.
Вера изо всех сил укусила перчатку.
Раздался вопль, и бандит резво отскочил от нее. К ней склонился другой.
— Ты чего? — тихо удивился он. — Больно, что ли?
«Мать твою, — увертываясь от перчатки, снова закричала Вера, — ублюдок несчастный, отморозок паршивый — да какими же словами тебе объяснять, что человек умирает? Его же спасать нужно!!!»
Кажется, теперь они удивились все разом. Повернулись и уставились на Толю.
Вера, воспользовавшись моментом, буквально раскидала двоих, державших ее. Они почему-то позволили ей это сделать. Вера потянулась ко рту Анатолия и сорвала пластырь с его губ.
Четверо мужчин в черных пальто и масках не препятствовали ей, молча наблюдая.
— Дыши, дыши, Толечка, сейчас я врачей вызову, дыши потихоньку, я тебя прошу… — горячечно шептала она.
Анатолий хрипло и трудно дышал, дыхание причиняло ему боль. Лицо было мертвенно-бледным с синюшным оттенком, глаза прикрыты. Он почти не реагировал на окружающих, сосредоточившись на неимоверной боли, разрывающей грудную клетку.
— Нужно немедленно позвонить в Скорую! У него приступ! — неизвестно зачем кричала она бандитам, торопливо набирая номер.
Никто не помешал ей это сделать. Вера краем сознания удивилась: все четверо застегнулись, запахнулись, словно гости, которые выполнили долг вежливости и готовы отбыть; и если еще не ушли, то только потому, что хотели попрощаться с хозяйкой.
— Все, они выезжают немедленно! — Вера повернулась к неподвижному Толе, игнорируя молчаливых насильников. Ей даже не пришло в голову вызывать милицию: какими бы вдруг покладистыми не выглядели насильники, они бы этого не потерпели…
Бандиты тихо пошептались между собой.
— Зачем ты так торопишься? — вдруг укоризненно проговорил все тот же голос. — Подождала бы еще минут пятнадцать! И нам совсем времени не остается!
Пошли, мужики!
Они вышли из комнаты, не обернувшись на Веру, которая застыла от изумления, сраженная этим наглым текстом. Как будто она их сюда в гости пригласила! Они ей еще выговаривают, вы видели! Но, слава богу, они, кажется, отсюда выметаются…
Она очнулась от столбняка и снова кинулась к Анатолию. Нужно лекарство! Нужен нитроглицерин! Он где-то должен быть у Толи!
— Родной мой, — Вера присела на корточки у его колен, — подскажи мне, где нитроглицерин, — нежно произнесла она, поглаживая Анатолия по приклеенной к подлокотнику руке: нужно будет его освободить и помочь ему лечь, но сначала — лекарство.
Анатолий не ответил. Он сидел, свесив голову на грудь, глаза его были закрыты, лоб покрывал липкий пот и грудь медленно и болезненно вздымалась.
Вера заглянула любимому в лицо и поняла, что он без сознания. Она поднялась, бессмысленно оглядываясь, никак не приходя в себя и не понимая, что нужно предпринять… Легкий шум, донесшийся из гостиной, засвидетельствовал о том, что бандиты еще не покинули квартиру.
Ей внезапно сделалось холодно, и она поискала глазами свою одежду.
«Скорая» обещала быстро прислать реанимационную машину, негоже, чтобы Веру застали в таком виде… Зябко поведя плечами, она стала одеваться. Застегнула боди, поправила бретельки. Колготки, юбка, кофточка.
На пороге комнаты снова возникли бандиты. В руках у них были неизвестно откуда взявшиеся пластиковые пакеты, чем-то набитые. «Еще и ограбили», — равнодушно подумала Вера. Бандиты оценивающе глянули на Анатолия через узкие щели черных забрал и покивали головами.
— Все, хозяйка, как в Сбербанке. Бывай.
Вера оцепенела от подобного хамства. Пиджак, который она в этот момент надевала, так и повис на одном плече.
Один вдруг выступил из группы и направился к ней.
— Ручки!
Он вытащил из кармана веревку и картинно покрутил ею в воздухе, в ожидании, пока Вера подставит ему руки.
Что-то подобралось к самому горлу, Веру словно подбросило неведомой волной.
— Убирайся вон! — разъяренно прошипела она и отпихнула бандита, — Пошел, сволочь! Пошел отсюда!
Она чуть не пинками вытолкала его к порогу комнаты, где стояли остальные, в полном изумлении разглядывая Веру. Поймав один из взглядов, она, задыхаясь от ненависти и отчаяния, кинулась к тому, что стоял ближе, и резко стянула лыжную шапочку с его головы. Бандит от неожиданности растерянно уставился на Веру, и, пробормотав: «Ты чего, рехнулась?», выдернул свою шапочку из ее рук и бросился вон.
Остальные вслед за ним быстро покинули квартиру Анатолия.
Вера в полном недоумении застыла на пороге. Если бы она знала, если бы она только могла предположить, что с ними так легко управиться! Она бы сразу вытолкала их из квартиры! Взяла бы швабру — и по задницам! Или сковородку — и по пустым головам! Трусы ничтожные, пришли с пистолетом, а женских кулачков испугались!
Она перевела взгляд на Анатолия. Он сидел по-прежнему, свесив голову на грудь. Надо разыскать нитроглицерин и попробовать запихнуть ему в рот! Толя без сознания, рассосать его не сможет, но ведь таблетка потихоньку и сама растворится?
Нитроглицерин нашелся в прикроватной тумбочке. Вера сумела вложить таблетку в приоткрытый рот Анатолия. Таблетка выпала. Вера снова вложила в рот таблетку, на этот раз поглубже. Затем разрезала витки липкого скотча, которыми Анатолий был привязан к креслу, отнесла их в мусорное ведро.
И села у его ног ждать Скорую.
Что почем
Марина была до отвращения богата. Вернее, богат был ее отец, но ей ни в чем отказа не было — у нее всегда были и щедрые «карманные», и безотказная кредитка, соответствовавшая неиссякающему счету в банке. Отдельно оплачивались ее дорогостоящие прихоти, такие, как поездка в Австралию или Калифорнию.
Короче, не жизнь, а малина.
Однако малина была с гнильцой. Марине ее богатство казалось этаким наркотиком — и кайф, и привыкание, и тяжкое похмелье, и нет сил отказаться…
Эйфория бездумных трат и чувство гадливости. Легкость жизни и тяжесть мыслей.
Красивые вещи как следствие некрасивых поступков…
Марина не любила деньги. То есть, она, разумеется, любила их тратить. Она была девушкой неглупой, отнюдь не ханжой, и превосходно понимала, что деньги дают свободу. Во всяком случае, ей. Папе
