…Назавтра папа пришел с подарком для мамы. С колье из бриллиантов и сапфиров.
Но никто из них не верил в возможность что-то исправить.
На следующий день мама покончила с собой. Отравилась газом.
Марина очень плакала на похоронах. Она знала, что маму убили деньги.
И еще она знала, что папа был на их, проклятых денег, стороне, — он был против мамы. И еще она знала, что сама она была, — оказалась, — на стороне папы. То есть, против мамы.
Она не понимала, как это получилось, что они с папой оказались против мамы. Она маму любила. Папа маму тоже любил — когда-то…
Они были жестоки с мамой, и потому потеряли ее.
Себя она извиняла недомыслием юности.
Папу она извиняла просто так: она его любила. За долгие, окрашенные в мрачные тона маминой депрессией годы, он ей заменил всех — маму, друзей…
Как она могла его не любить? Как она могла его осуждать? Он был самый родной, самый близкий, самый щедрый, самый красивый, самый…
Поэтому виноваты во всем были только деньги. Они были отвратительны.
Но отказаться от них у нее не было сил. Марине, несмотря ни на что, нравилось быть богатой.
И, несмотря ни на что, ей нравилось быть «папиной дочкой». После маминой смерти, после шока и траура, их совместные выходы участились, — теперь некому было смотреть на них презрительно- осуждающим взглядом, когда они поздно ночью возвращались домой с делового ужина.
Марина эти выходы обожала. Упивалась атмосферой роскоши и вечного праздника, восхищенными взглядами, сопровождавшими их повсюду: красивый моложавый папа с красивой юной дочкой — какая пара! Марине не нужен был никто другой. Никто не мог оказаться достойным занять место у ее локтя. Никто не способен был вызвать такое завистливое восхищение. Никто не был так изыскан в одежде и манерах, так благороден лицом…
Никакой другой мужчина.
Она бы так, кажется, всю жизнь и прожила: с папой.
… Когда папа впервые привел домой свою любовницу, чтобы представить дочери — и Марина мгновенно поняла, что отец собирается жениться, — ее это потрясло. Молодая женщина была всего на восемь лет старше ее самой.
Высокая, стройная — правда, на вкус: узкие плечи и грудная клетка, широкий таз, длинные, полные в ляжках и тонкие в щиколотках ноги, — она напоминала породистую кобылицу. Марине сразу представилось, что у мужчин Наталья должна вызывать подсознательное желание ее оседлать, обхватить ногами этот мощный круп, стиснуть коленями этот умопомрачительный переход от тончайшей талии к крутому разливу бедер.
Ну кобыла так кобыла, дело совсем не в этом… Лицо! Оно было красивым и наглым. Откровенно наглым и блудливым. До сих пор Марина думала, что такие лица бывают только в кино, — как раз на ролях молодых хищниц, охотниц за богатыми мужьями, — с печатью продажности на лице, с прозрачными распутными глазами, с большим, ярким, рыбьим ртом, готовым заглотнуть все, что имеет приличный денежный эквивалент.
— Папа, — только и сумела выдохнуть она, оставшись наедине с отцом, — неужто ты не видишь?!
— Не вижу — чего? — Конечно, отец не понял.
— Но ей же нужны только твои деньги! У нее это на лице написано!
— С каких это пор ты стала читать по лицам? — сухо осведомился отец.
— Тебе восемнадцать лет, у тебя нет никакого опыта — что ты можешь знать о людях? — неприязненно продолжал он. — Наталья меня любит! Она так настрадалась в первом замужестве, она поняла, что почем в этой жизни! И во мне она ценит…
— Именно, именно: она прекрасно знает, что почем в этой жизни! И в тебе она ценит как раз это «почем»!
— Замолчи сейчас же! — повысил голос отец. — Ты уже взрослая, сама скоро замуж выйдешь, — оставь мне устраивать мою личную жизнь так, как я хочу!
Если тебе не нравится Наташа, — так не ты ведь на ней женишься!
— Я не буду с ней жить! — выкрикивала Марина, глотая слезы. — Она дрянь! На ней печати негде ставить! Продажная девка, вот она кто! Как ты можешь не видеть, она же глазами все тут же оценила, все ощупала, всему стоимость прикинула! У нее вместо зрачков долларовые значки!
— Та-а-ак, — сказал папа холодно и спокойно. — Довольно! Повторяю: ты уже взрослая, и у тебя своя жизнь, а у меня своя. Тебе не придется жить с Наташей. Я тебе куплю квартиру, и ты будешь жить отдельно. Тема закрыта.
Так Марина и отселилась. Своя квартира, свой счет. Своя одинокая ревность, своя неразделенная боль.
Независима.
Самостоятельна.
Отвержена.
Точно так же, как когда-то — мама.
Папа больше не приходил утешить ее во всех печалях, папа больше не спешил развлечь ее и побаловать очередным подарком, папа больше не брал ее с собой на деловые встречи. Папа больше не говорил: «моя любимая девочка».
Любимой стала другая. Дрянь.
Ну что ж, она научилась жить без папы. С папиными деньгами, да, — но без него.
Она закончила искусствоведческий МГУ, устроилась на работу — хотела без папиных связей, но не вышло: информация о том, чья она дочь, бежала впереди нее, — в одну фирму дизайнером по рекламе. Зарплату ей дали хорошую… Смешно: она ни в чем не нуждается, и всем это известно, а поди ж ты, именно ей платят такие бабки, о каких другие и мечтать не смеют…
Марина давно поняла, что жизнь — нет, не жизнь, а люди, но это ведь они делают «жизнь»! — до изумления несправедлива. Деньги идут к тем, кто их уже имеет, успех к тем, кто уже и так выделен из толпы красотой или талантом…
Марина понимала это без возмущения, можно даже сказать — принимала жизнь такой, какой успела ее увидеть и познать, разве что с оттенком брезгливости…
В ней словно жили два человека: ленивая сибаритка, которая любит роскошь и сорит деньгами, и трезвая, с ясным и скептическим умом женщина, прекрасно отдающая себе отчет и в том, что деньги — это свобода и красота жизни, и в том, что они развращают — ее, в частности… Это из-за них перед ней все заискивают, отчего ей тошно и противно, а слетающиеся, как мухи на мед, воздыхатели слетаются вовсе не на нее, а на ее богатство…
Она считала себя достаточно красивой: прямые темные волосы, голубые, небольшие, но очень яркие глаза — сочетание удачное, хотя, по мнению Марины, слегка подпорченное тяжеловатым подбородком. К тому же она умела себя подать.
Но Марина была убеждена: будь она дурнушкой, это ровным счетом ничего не изменило бы. Ореол ее богатства слепил так, что за ним просто невозможно было рассмотреть, что же такое Марина сама по себе.
Может, она была слишком придирчива, слишком подозрительна, кто его знает… Но Марина никому не верила. И никого не любила.
Когда-то она очень любила папу, но он ее предал. Как маму.
Когда-то она очень любила маму, но предала ее. Как папа.
В конце концов, она твердо знала: в жизни все выигрывают деньги. Все портят. Все сжирают на
