Мюллера.
Глава двенадцатая
1
Как это все неприятно и, однако, необходимо, думал Бордман, ни сколько не удивленный тем, какой оборот приняли события. В своем первичном анализе он предусматривал два одинаково правдоподобных варианта: или Раулинс согласится ложью выманить Мюллера из лабиринта, или Раулинс взбунтуется окончательно и выложит ему всю правду. Он был готов как к одному, так и к другому.
Из зоны «Ф» он пришел в сердце лабиринта вслед за Раулинсом, чтобы овладеть ситуацией, пока это еще возможно. Он знал, что самоубийство может оказаться одной из реакций Мюллера. Мюллер ни в коем мере не покончил бы с собой от отчаяния, но разве не мог бы сделать это из мести? С Бордманом пришли Оттавио, Девис, Рейнольдс и Гринфилд. Хостин и остальные дежурили в наружных зонах. Люди Бордмана были вооружены.
Мюллер повернулся. Лицо его выражало удивление.
— Прости, Дик — сказал Бордман. — Но мы вооружены и вынуждены поступать так.
— У тебя что, совсем нет совести? — спросил Мюллер.
— Там, где речь идет о безопасности Земли — нет.
— Это я уже давно понял. Но я все-таки думал, что ты человек, Чарльз. Жаль, я не знал тебя лучше.
— Я бы предпочел, чтобы не возникало такой необходимости. Но что поделаешь, если я не вижу другого выхода. Пойдем с нами.
— Нет.
— Ты не можешь отказаться. Парнишка обьяснил тебе всю ситуацию. Мы и так виноваты перед тобой больше, чем можем искупить. Дик, не стоит увеличивать счет. Прошу тебя.
— Я не улечу с Лемноса. Я не считаю, что у меня есть какие-то обязанности перед человечеством. Я не стану выполнять ваше задание.
— Дик… Мюллер сказал:
— В пятидесяти метрах к северу от того места, где я стою, есть яма, полная огня.. Я пойду туда. И через десять секунд не останется никакого Ричарда Мюллера. И его несчастное существование подойдет к концу, а Земля станет ничем не хуже, если бы он вообще не получил своих неприятных качеств. С какой стати мне позволять, чтобы меня для чего-то там использовали?
— Если ты хочешь умереть, — скзал Бордман, — то почему бы тебе не отложить это на пару месяцев?
— Нет, я не собираюсь работать на вас.
— Но это не детство. Последний грех, в котором бы я мог тебя заподозрить.
— Детством с моей стороны была мечта о звездах, — сказал Мюллер. — Я здесь по-просту не причем. Что касается меня, Чарльз, это пусть эти многогалактические выродки тебя хоть живьем сьедят. Ведь тебе не захотелось бы стать рабом, верно? Что-то в моем мозгу будет продолжать существовать, что-то будет кричать, молить об освобождении, но радио не перестанет диктовать тебе, что надо поднять руку, как поставить ногу. Жаль, что я до этого не доживу и не увижу. Но что бы там ни было, я иду к огненной яме. Ты не хочешь пожелать мне счастливого пути? Подойди, дай я коснусь твоего плеча. Прежде чем меня не станет, позволь я покажу тебе мою душу. В первый и последний раз. И перестану надоедать всем вам. — Мюллер дрожал. Лицо его лоснилось от пота. Верхняя губа вздрагивала.
Бордман предложил:
— По крайней мере, прогуляемся со мной в зону «Ф». Там посидим спокойно, поговорим, коньячком побалуемся.
— Посидим? — Мюллер рассмеялся. — Да ты же сбежишь. Не выдерижишь.
— Мне надо поговорить с тобой.
— А я с тобой разговаривать не желаю! — категорически заявил Мюллер. Он сделал один неловкий шаг в северо-западном направлении. Его крупное сильное тело казалось сейчас вялым и скорчившимся, словно мышцы напрасно работали под оболочкой опавшей кожи. Но он сделал следующий шаг.
Бордман наблюдал. Оттавио и Девис стояли от него по левую руку, Рейнольдс и Гринфилд — по правую. Между Мюллером и ямой огня. Раулинс, всеми забытый, стоял как раз напротив этой группы.
Бордман почувствовал пульсацию в висках, что-то там приливало и отливало, щекотало его извилины. Он был страшно утомлен и одновременно ощущал небывалый подьем, какого не было с ним со времен молодости. Он позволил Мюллеру сделать третий шаг к гибели. А потом небрежно щелкнул пальцами.
Гринфилдс и Рейнольдс кинулись на Мюллера.
Они налетели словно коты и ухватили его за локти. Немедленно лица того и другого посерели от воздействия эманациии. Мюллер, сопя, дергался и вырвался. Но уже Дэвис и Оттавио подскочили к нему. Теперь, в сгущающихся сумерках, все вместе они выглядели как группа Ласкеона — Мюллер, самый высокий из них и видимый только наполовину, пригнувшийся от этого неожиданного груза. Было бы лучше, если бы они применили парализатор, подумал Бордман. Но в отношении людей это бывает рискованно. Дефибрилятора у нас с собой нет.
— Еще минута, и они поставили Мюллера на колени.
— Обезоружьте его! — распорядился Бордамн. Оттавио и Дэвис держали Мюллера. Рейнольдс и Гринфилд обшарили его карманы. В одном из карманов Гринфилд нашел смертоносный шар с окошком.
— Вроде бы больше у него ничего нет при себе, — сказал он.
— Тщательно проверте. Они проверили. Мюллер тем временем с застывшим лицом и окаменевшими глазами сохранял неподвижность. Так же человек засыпает под топором палача. Наконец Гринфилд снова поднял глаза.
— Ничего, — доложил он. Мюллер сказал:
— В одном из верхних коренных зубов с левой стороны у меня вмонтирована доза карнифагина. Я считаю до десяти, потом раскусываю ампулу и распыляю ее на вас.
Гринфилд сразу же потянулся к лицу Мюллера.
— Оставь его в покое, сказал Бордман, — он шутит.
— Откуда мы можем знать… — начал Гринфилд.
— Оставьте его. Отойдите! — Бордман махнул рукой. — Станьте вон там, на расстоянии десяти метров от него. Не подходите, если он не будет шевелиться.
Они отошли, явно довольные тем, что могут покинуть зону наиболее силного излучения. Бордман, стоящий от него в пятнадцати метрах, ощущал лишь несильные болевые уколы. Ближе подходить он не стал.
— Можешь встать, — сказал он. — Только я прошу тебя, ничего больше. Мне в самом деле очень неприятно, Дик.
Мюллер поднялся. Лицо его перекосилось от ненависти. Но он молчал и стоял как окаменелый.
— Если возникнет необходимость, — сказал Бордман, — мы засунем тебя в кокон из пены и вынесем из лабиринта на корабль. В этом коконе ты так и останешься. И будешь в нем, пока не встретишься с теми существами. Абсолютно беспомощный. Но я не хотел бы делать этого, Дик. Выбор только один — твое желание сотрудничать. Если ты по своей воле пойдешь с нами. Сделай то, о чем мы
