— Когда выполню задание.
— Нед, когда ты, наконец, отдохнешь? Когда ты, наконец, скажешь, что с тебя довольно?.. Что ты не будешь больше летать. Что выберешь одну планету и поселишься на ней окончательно?
— Ну да, — небрежно произнес он. — Так я, наверно, и потуплю. Немного погоди.
— Ты так говоришь, чтобы что-то сказать никто из вас никогда не может усидеть на месте.
— Не можем, — прошептал он. — Мы всегда в пути. Всегда нас ждут новые миры… новые звезды…
— Вы хотите слишком многого. Вы хотите познать всю Вселеную, Нед, а это — грех. Существуют границы, которые не дозволенно переступать.
— Да, — согласился он, — ты права. Я знаю, что ты права. — Он провел пальцем по ее гладкой атласной коже. Она задрожала. — Мы делаем то, что обязаны, — сказал он. — Учимся на чужих ошибках. Служим нашему делу. Стараемся быть достойными самих себя. Да и разве можно иначе?
— Этот человек, который заперся в лабиринте…
— … он счастлив, — завершил Раулинс. — Он идет избранным путем.
— Как это?
— Я не смог бы этого обьяснить.
— Он наверно страшно нас ненавидит, если изолировался от всего мира.
— Он смог возвыситься над своей ненавистью, — обьяснил он, как умел.
— Сумел. И обрел покой. Безотносительно тому, кто он есть.
— Что? Он почувствовал прохладу ночи и отвел ее в комнату. Они остановились у постели.
Он нежно поцеловал ее и вновь подумал о Дике Мюллере. И попытался понять, какой лабринт поджидает его самого в конце его пути. Он обнял ее. Они откинулись на кровать. Его руки искали, ласкали, терзали.
Дик, подумал он, когда мы с тобой увидимся, нам найдется о чем поговорить.
Она спросила:
— Но почему он снова скрылся в лабиринте?
— По тому же, почему раньше полетел к чужим существам. По той самой причине, по какой все это произошло.
— Не понимаю.
— Он любил человечество, — сказал Раулинс. И это было наилучшей эпитафией. Он никогда еще не обладал так девушкой. Но ушел от нее до рассвета.
