огромного чужого спутника.
Металл коснулся металла, стыковка осуществилась.
В металлическрй оболочке спутника разошелся какой-то люк.
Капсула Мюллера вплыла внутрь.
И остановилась на возвышении в огромном, напоминающем пещеру зале — высоком, шириной и длиной в несколько сотен метров. Мюллер в космическом комбинезоне вышел наружу. Привел в действие гравитационные прокладки, так как сила притяжения здесь, как он и предполагал, была почти не заметной. Во мраке он различал слабое пурпурное зарево. Тишина стояла могильная, и в то же время что-то билось вдалеке, словно балки и распорки спутника сотрясало чье-то мощное дыхание.
Несмотря на работу грвитационных прокладок у него кружилась голова, пол раскачивался под ногами. Он не мог избавиться от впечатления, что его окружает бурное время, огромные волны накатывают на изьеденнные берега, водная масса в своем шарообразном, глубоком ложе волнуется и шумит. Мир содрогается от этого груза.
Он ощутил, как холод проникает под его обогреваемый комбинезон. Его влекла вперед какя-то необоримая сила. Он шел неуверенно, и в то же время замечал, что ноги послушны ему, хотя он и не в полной мере сохраняет над ними контроль. Близость чего-то огромного, чего-то волнуещего, подрагивающего, дышащего была все ощутимей.
Он шел, погруженный во мрак, по набержной. Наткнулся на невысокое ограждение — темно- красную полосу на фоне угольной тьмы — прижался к ней ногой и дальше уже шел вдоль нее. В одном месте он поскользнулся и когда ударился локтем об ограждение, вся конструкция отозвалась потревоженным металлом. Нечеткое эхо вернулось к нему. Словно сквозь лабиринт он шел дальше по коридорам и чередой комнат: то там, то здесь поднимался на мостики, переброшенные над темной бездной, по некрутым лестницам спускался в просторные залы, потолки которых были еле видны.
Ничего не опасясь, он шел так, полный уверенности в себе. Правда, ориентировки почти не было. Он не знал, какова внутренняя планировка этого спутника. Он даже не мог понять, для какой цели служат внутренние переборы. От этой близости скрытого гиганта плыли бесшумные волны и делались все сиьнее. Он содрагался от давления их, пока не выбрался на какую-то центральную галерею и, глянув вниз, не увидел в тусклом голубоватом полусвете уменьшающиеся по мере удаления бессчисленные этажи и глубоко под его балконом этакий огромный бассейн — нечто гигантское, а в том бассейне-нечто гигантское, полыхающее искрами.
— Вот я, — сказал он, — Ричард Мюллер. Человек с Земли. Он сжал руки на парапете и смотрел туда вниз, готовый ко всему. Может , это огромное создание шевельнется, двинется? Откашляется? Отзовется на языке, который ему доступен? Но он ничего не услышал, но ощущал многое: неторопливо, постепенно он понял, что происходит какой-то контакт, общение, беседа.
Он почувствовал, как его душа просачивается сквозь поры кожи.
Это было неприятно, но он предпочел не сопротивлятся. Он охотно раскрывался, не жалея себя. Кошмарное чудише под ним высасывало из него его сущность, словно пило из отвернутых кранов его энергию — и не могло насытиться.
— Ну, пожалуйста! — признес он, и эхо от его голоса задрожало вокруг, отражаясь, изменяясь. — Пей! Тебе нравится? Это ведь горький напиток, правда. Пей! Пей!
Колени его подгибались, и он оперся о баллюстраду, прижав лоб к ее холодной поверхности. Источнок его эманации иссякал.
Но теперь он отдавал свое «я» с радостью. Поблескивающими капельками из него выцеживалось все: его первая любовь и первое разочарование, майский дождь, страсть и боль. Гордость и надежды, тепло и холод, пот и кровь. Запах разомлевшего тела, прикосновение гладкой ухоженной кожи, гром музыки, музыка грома, бархатистость волос под его пальцами, уравнения, нечитанные на губчатом грунте. Фыркающие верблюды, серебрянные стайки крохотных рыбок, башни Второго Чикаго, бордели подземелий Нового Орлеана. Снег. Молоко. Вино. Голод. Пламя. Страдание. Сон. Печаль. Яблоки. Свет. Слезы. Фуги Баха. Шипенье мяса на огне. Смех стариков. Солнце почти за горизантом. Луна над морем. Свет иных звезд, стартующие корабли, летние цветы на краю ледника. Отец. Мать. Иисус. Полдень. Ревность. Радость.
Он выдавливал из себя все это и значительно больше. И ждал ответа. Но напрасно. а когда ничего не осталось в нем, он обвис на баллюстраде, лицом вниз, изможденный, пустой, слепо уставившийся в бездну под ним.
4
Он улетел, как только хоть немного пришел в себя. Люк спутника разошелся, чтобы выпустить его капсулу, которая сразу взяла направление на корабль. Вскоре после этого он был уже в подпространстве.
Почти весь обратный путь он проспал. Лишь в районе Антареса он взял на себя контроль над кораблем и запрограмировал перемену курса. Ему незачем было возвращаться на Землю. Станция слежения проанализировала его задание, в рамках нормальной процедры проверила, свободный ли канал, и позволила ему направиться прямо на Лемнос. Он вновь сразу же ушел в подпространство.
Когда он вновь выскочил из него вблизи Лемноса, то убедился, что какой-то корабль ждет его на орбите. Он не стал обращать на него внимания, но с того корабля так настойчиво пытались наладить с ним связь, что он в конце концов согласился на переговоры.
— Это Нед Раулинс, — раздался на удивление тихий голос. — Почему ты изменил курс?
— Разве это важно? Свое задание я выполнил.
— Ты не сделал доклад.
— Ну так сейчас его сделаю. Я навестил одно из этих чужих существ. Прошел милую приятельскую беседу. Потом оно позволило мне вернуться домой. Вот я и почти дома. Я не знаю, какие последствия окажет моя миссия на грядущие судьбы человечества. На этом конец.
— Что ты сбираешься делать?
— Вернуться домой. Я же сказал, это мой дом.
— Лемнос?
— Лемнос.
— Дик, пусти меня на свой корабль. Я хочу поговорить с тобой минут десять… лично. Прошу тебя, не отказывай.
— Я не отказываю, — сказал Мюллер. Минуту спустя от того звездолета отделилась ракета и поравнялась с его кораблем. Он вооружился терпением и впустил гостя. Раулинс вошел и скинул шлем скафандра. Он был бледный, похудевший и словно бы повзрослевший. И выражение его глаз было не тем, что раньше. Достаточно долго они молча разглядывали друг друга. Потом Раулинс подошел поближе и поздоровался, пожав запястье.
— Я бы никогда не предполжил, что снова встречусь с тобой, Дик, — сказал он. — Я только хотел… — и он внезапно замолк.
— Ну? — спросил Мюллер.
— Я не чувствую его! — выкрикнул Раулинс. — Я не чувствую его!
— Чего?
— Тебя. Твоего поля. Смотри, я стою совсем рядом. И не чувствую. Этой обиды, этой боли, этого отчаяния… Это не эманирует!
— То чужое существо все выпило, — спокойно сообщил Мюллер. — Я нисколько не удивлен, что ты ничего не чуствуешь. Моя душа меня покинула. И была возвращена мне не полностью.
— О чем ты говоришь?
— Я чувствовал, как то существо высасывает все, что было во мне. Я понимал, что оно меня изменяет. Не намеренно. Это было случайное изменение. Побочный продукт.
Раулинс медленно произнес:
