на восток, только теперь уже не на ближний, а почти на дальний. Его теперь интересовала новая горбачевская Москва. Вот она — золотая жила!
Линдеманн создал специальный аналитический центр для исследования политико-экономических процессов в СССР. И не зря. Девятнадцатого августа 1991 когда на Франкфуртской валютной бирже чудовищно обвалилась немецкая марка, Дитмар рискнул и перевел в родную валюту все имевшиеся у него свободные доллары, а также фунты и даже швейцарские франки. Он скупал марку порционно, через подставных лиц, в течение трех дней, чтобы курс не дергался резко, а тем временем в Союзе все устаканилось, как и предсказывали его аналитики. Дитмар верил своим аналитикам, поэтому даже и не считал эту акцию серьезным риском. И он разбогател на быстро проведенной операции невероятно. Именно в девяносто первом Линдеманн стал миллиардером. Ну а дальше началось самое интересное. Он сделался крупнейшим инвестором новой России. Об этом знали очень немногие, так как деньги вкладывались через сотни мелких и не очень мелких фирм по всему миру от Австралии до Бразилии. И дела его на российском фронте шли более чем хорошо.
Дело было поставлено таким образом, что любые изменения, даже самого негативного плана не отражались глубоко на бизнесе Линдеманна в целом. Гиперинфляция? Работаем с продуктами и тряпками. Политический кризис? Работаем только с финансами. Черный вторник? Работаем с золотом. Война в Чечне? Работаем с нефтью. Ну, и так далее…
Но в последние годы, Линдеманн начал ощущать, что кто-то очень серьезно мешает ему. Почуял где-то вдалеке равного конкурента. Конкурент рос и подкрадывался ближе, подло подкрадывался, со спины, казалось уже вот-вот будет дышать в затылок. А Дитмар до сих пор не мог понять, кто это. То ли арабский Восток и Средняя Азия, окрепнув, заявили о своих интересах; то ли американцы повели тонкую и незаметную финансовую игру с Москвой под шумок обоих импичментов; то ли внутри самой России забурлило, зашевелилось что-то неведомое и страшное. А корень зла, как всегда, находился в Турции. Или это уже паранойя?
Ведь ему все, все удавалось! И на этот раз тоже. Он объехал там всех на кривой кобыле. Всесильный Бенжамен Харрис («Харрис банк», «Харрис Трастинвест» и «Харрис инкорпорейтед») переводит в Россию огромнейшие средства. И все международные банки надувают щеки и делают вид, что помогают лечить больную российскую экономику, произносят красивые умные слова: транши, взаимозачеты, погашение процентов по долгам, отсрочка платежей, даже реституцию культурных ценностей сюда приплели, не говоря уже о мышиной возне вокруг крошечного российского контингента на Балканах. А в действительности всё решают они вдвоем: Дитмар и старина Бен. Ну, если до конца честно, то не совсем вдвоем, но уж об этом-то совсем никому знать не надо, об этом даже самому лишний раз думать не стоит. У них солидный, честный, порядочный бизнес. Инвестиции, кредиты, непрерывный рост производства и товарооборота — все! Что может быть благороднее?
Линдеманн прогуливался вдоль края бассейна с морской водой в своей гамбургской резиденции. День выдался необычайно сухой и жаркий. Искупаться следовало непременно, но он все ходил вдоль бортика, пережевывал по пятому разу одни и те же мысли и почему-то всерьез раздумывал, в каком месте лучше нырнуть, как будто это могло иметь какое-то значение. Да нет! Никакого значения это не имело. Просто его не отпускало ощущение подвоха: «Что-то в российско-турецких делах идет не по плану!» Он, ну, никак не мог понять, что именно, и это отбивало любые желания, даже в прохладную морскую воду прыгать уже не хотелось.
Тихо подошла жена Ника. Сказала по-русски:
— Давай искупаемся.
Она и была русская. Медсестричка и кандидат в мастера по барьерному бегу на сто метров из Киева, Ника приехала в Москву по путевке от своего спортклуба — на чемпионов поглазеть, себя показать. Это было в глухом восьмидесятом году. Дитмар тоже прикатил в Союз в связи с Московской Олимпиадой (на ней неплохие деньги делались многими) и страшно гордился, что КГБ его не вычислил. А их любовь с Никой была стремительной и бурной, как забег на сто метров с теми самыми барьерами. Они не сбили ни одного. Они закончили с рекордным временем уже во Франкфурте-на-Майне. Он вывез девчонку в Западную Германию из брежневско-андроповской России. Это была настоящая сказка для неё — уж он-то хорошо понимал. И он был счастлив осчастливить её, потому что увлекся всерьез и надолго, даже, казалось, навсегда. А уж она-то как полюбила его! Слепо, неистово, безрассудно. Ничего подобного не было в жизни Дитмара. И он чувствовал безошибочно: юная Ника любит его не за деньги, не за подаренную свободу. Она просто любит его. И это было фантастически прекрасно. Он даже страдал немного от невозможности соответствовать силе её чувства. Бизнесмен Линдеманн так не умел, он был слишком расчетлив, рационален. Но он подарил ей настоящее счастье.
И ещё одну бесценную вещь умел он дарить любимой — полную искренность. До поры умел. Целых десять лет он не скрывал от Ники ничего. Она была единственным человеком, знавшим все его тайны. А вот после девяносто первого тайн стало больше, они сделались страшнее — все прямо пропорционально деньгам, — и он начал кое-что от жены скрывать, поначалу вроде как щадя её нервы… А на самом деле? Об этом тоже не хотелось думать.
Но теперь наступил момент, когда думать надлежало уже обо всем, если, конечно, он всерьез намерен понять причину своей смутной тревоги.
— Искупаемся? — спросила Ника.
Дитмар оглянулся на супругу. В свои тридцать семь она выглядела просто великолепно. Иные в двадцать семь так не выглядят. Наверно, он все ещё любит ее… В каком-то смысле…
— Давай, — сказал Дитмар, и они нырнули одновременно в яркую голубую воду.
Это выглядело красиво, очень красиво. Если б ещё кто-нибудь мог их видеть, кроме личной охраны!
А потом — у Дитмара даже руки не просохли, а вытирать не хотелось — он лежал расслабленный на шезлонге, отогревался под теплыми лучами, когда Франц Швиммер в изящном кремовом костюме от Сен-Лорана перегородил ему солнце и виноватым голосом сообщил, подавая телефон:
— Этот человек требует вас немедленно. Очень уверенным тоном. И представляется предельно коротко: Эльф.
Дитмар вздохнул и взял трубку:
— Вот только его мне сейчас и не хватало!
3
Черная волга генерал-майора Кулакова проехала в ворота, открытые даже не по гудку, а по узнанному охранником издалека номеру и, обогнув клумбу с облупившимся гипсовым Ильичом, остановилась перед главным входом в ЧГУ. Неуклюжий дешевенький памятник во внутреннем дворике Конторы остался с тех далеких времен, когда в старинном здании городской усадьбы ещё располагался районный дворец пионеров. В ведение КГБ все это хозяйство перешло в самом конце восьмидесятых, и не то чтобы здравомыслящие руководители нового сверхсекретного управления так уважали вождя мирового пролетариата (хотя некоторые действительно уважали), а просто в обстановке всеобщих переименований, разоблачений и демонтажа хотелось поступить наоборот. Вот генерал Форманов и распорядился: Ильича не трогать. Впрочем, и реставрировать его никто не собирался. Если не считать завхоза Антипыча, который года три назад проявил инициативу и, на собственные деньги приобретя расходный материал, подновил памятник белой водоэмульсионкой. Но, кажется, только хуже сделал. Ильич, оставаясь живее всех живых, словно прокаженный, облезал теперь не двумя, как раньше, а сразу тремя слоями разномастной краски.
В Москве вот уже почти месяц стояла чудовищная жара: днем за тридцать, ночью — под тридцать. Грозы были редкими, короткими и ни от чего не спасали, резко возрастающая влажность на несколько часов превращала условный Ташкент в условный Батуми, но жара оставалась прежней. В такие дни растрескавшийся Ильич сильнее обычного напоминал произведения Сальвадора Дали и навевал тоскливые мысли о великой вселенской суши и бесконечно медленной, страшной смерти от жажды.
