— На здоровье. А жертвой… да нет, не жертвой — скорее наживкой — будет тот агент. Учти, наживку глотают целиком и при удачном стечении обстоятельств после окончания охоты извлекают из пасти хищника целой и невредимой.
— Спасибо, — сказал я ещё раз. — А что же меня ждет на финише? «При удачном стечении обстоятельств». Позавтракать наживкой не удастся — это я понял.
— А тебя, Миша, ждут Берлин и Москва, Париж и Киев, Майами и деревня Заячьи Уши — на выбор, — Тополь говорил без тени улыбки, он, похоже, совсем не намерен был шутить. — И ещё — новое имя в паспорте. Какое угодно.
— Е.б.ж., — пробормотал я.
— Что? — переспросил он. — Такое будет имя? Или это какое-то новомодное ругательство?
— Нет, — пояснил я, — это Лев Толстой в последние годы любил в своем дневнике делать пометку: е.б.ж. — «если буду жив» означает.
— А-а, — протянул Тополь равнодушно. — Отвык ты от работы, прозаик. Вспоминай суровые законы шпионских будней! Все не так весело в мире, как хотелось бы.
На этой его философской сентенции и закончился наш разговор.
Когда я объяснял в Киеве Лешке Кречету, в чем разница между ИКСом и всеми прочими спецслужбами, я забыл упомянуть ещё одну замечательную особенность. Причастные обсуждают по телефону любые самые сверхсекретные темы в мельчайших подробностях — это наш стиль. Выдавая задания, вместо дежурных коротких фраз типа «Тридцать пятый, это пятьдесят третий. Действуй по схеме номер семь», мы называем всех друзей и врагов по именам, кличкам и позывным одновременно, мы позволяем себе в служебном эфире лирику, шутки и пустую, но очень нужную психологически трепотню. Да, мы высокомерные зазнайки, но мы действительно уверены, что наша техника обеспечивает нам абсолютную защиту от прослушивания. А впрочем, главное в другом — мы просто очень хотим быть непохожими на КГБ и ЦРУ вместе взятых и делаем все не так, как предписывают инструкции нормальных спецслужб.
Мы можем себе это позволить.
Вербе я почему-то решил не звонить. Предпочел вздремнуть. А потом с пробудившимся Юркой мы все-таки выпили водки. Зинка сварила замечательный борщ, закусок каких-то понатащила с Дзержинского рынка, находившегося прямо под окном, — соленых огурцов, сала, корейской морковки — в общем, было весело и славно, как никогда. Говорили о литературе и музыке, курили, вместе пели под гитару — и никаких голых баб, никаких рулеток, официантов, крупье — все тихо, мило, по-нашему. О моих делах Юрка спросил, только уже расставаясь, когда я позвонил своему дикому автогонщику по указанному номеру и принялся собирать вещи, дабы ничего не забыть. Надо же! Все-таки пришлось пользоваться именно его услугами.
— Юрик, — начал я доверительно, но вместе с тем давая понять, что о подробностях не хочется, — я, видишь ли, влез в довольно серьезный бизнес, граничащий с политикой. В двух словах не расскажешь, а в трех — уже нельзя.
— С ума вы все посходили. — заворчал Булкин, — сначала этот украинский письменник Лешка Кречет, теперь — ты. А кто фантастику писать будет? Я что ли?! Мне-то она на хрена нужна?!… Помнишь анекдот про генерала, который так же рьяно собирался Родину защищать?
— Помню, — кивнул я и добавил: — Я тебе в компьютер свой новый роман скинул. Почитаешь на досуге?
— Ого! А объем большой?
— Да листов тридцать.
— Я столько с экрана не прочту.
— Понятное дело, — согласился я, — распечатаешь.
— Дык принтера нет!
— Проблема, — изрек я, потом задумался на секундочку и принял волевое решение. — Негоже в дом приходить без подарка, свалился я на вашу голову не свет не заря… Так вот. Бери пятьсот баксов. Считай, это я тебе принтер подарил. И чтоб роман прочел обязательно! Позвоню — проверю. А возражения не принимаются!
— С ума сошел! Да за полштуки можно цветной лазерник взять.
— Разрешаю приобрести матричный за стольник, а остальные бабки пропить, — улыбнулся я.
И он ещё раз повторил:
— С ума сошел…
Россия. Ледяная дорога. Елки зеленые. Водитель-лихач. Я заплатил ему «лимон» вместо шестисот тысяч. Мне было так приятно радовать их всех! Все-таки это была моя страна.
А от хорошей водки и кайф легче, чище, прозрачнее, чем от ихних мудреных коньяков и виски — весь мир хочется любить, а не одного лишь себя в мире. Это к вопросу о личном и общественном. На Западе и в России. В аэропорту Толмачево телефон мой в очередной раз ожил.
— Ясень, ты можешь сейчас говорить? — безо всяких приветствий начала Верба.
Что-то у них там случилось — в Америке, в Москве, в Эмиратах — не знаю, где, но случилось. Определенно.
— Погоди немного, я на улицу выйду, а то здесь народу много. Но вообще говорить могу.
— Слушай, они там просто с ума посходили. Вся Лубянка ищет Тимофея Редькина с твоими рукописями и некоего Ганса Шульца, у которого якобы хранятся важные дополнения к этим рукописям. Ты представляешь, какой бред! Оказывается, Ханс Йорген Шульце в ментовском протоколе был записан как Ганс Шульц, и вся эта тупоголовая братия не совместила недавнее убийство в Гамбурге с московскими событиями конца лета. Они уже сами не знают, чего ищут, и жутко мешают нам работать. Чтобы прекратить все это безобразие, мы должны официально известить ФСБ о том, что ты — Разгонов, а Малина нет на свете с августа девяносто пятого.
— Ну, так извещайте! Ядрёна вошь… — И вдруг я понял. — Господи, Татьяна, ты у меня, что ли, разрешения спрашиваешь?
— А у кого же ещё мне спрашивать? — в голосе её звучала такая детская растерянность — я чуть не прослезился.
— Извещайте, уроды! Что вы там не мычите, не телитесь, убьют же нашего Редькина за неимением Ганса-Ханса. Нельзя же в самом деле…
— Ты не понимаешь, — перебила Верба. — Мы ведь подготовили такую красивую феньку! Киев, Томск, Эмираты — ты всюду Разгонов, а потом возвращаешься в Москву — и снова Малин, а Разгонов где-то там, в Берлине. Теперь ничего не получится…
— Да плевать мне на ваши феньки! — я начал злиться.
— Погоди, милый, — этим странным обращением Татьяна сразила меня.
Я приготовился к главной гадости. И не ошибся.
— Ты меня не дослушал. Как только мы откроем карты, тебе сразу будет предъявлено столько обвинений, что ни о каком возвращении в Россию не будет уже и речи. Более того, ты рискуешь не успеть вылететь сегодня, ну, то есть завтра, в Дубай. Ты же потащишь через границу оружие и аппаратуру. Пока, до настоящего момента, эту акцию прикрывают люди непосредственно из администрации президента, но как только генпрокурор подпишет ордер на твой арест, уже никто не возьмется предсказывать последствия. Вся надежда на некоторую бюрократическую волокиту и нерасторопность конкретных исполнителей. Но, сам понимаешь…
— Танюшка, хватит! Считай, что я зажимаю тебе рот поцелуем. Ты предлагаешь мне спасать свою шкуру и рискнуть при этом судьбой всей операции. Нет, и ещё раз нет!! Делайте как считаете нужным, шкуру таким наивным образом все равно не убережешь. Кстати, если прикажете, я готов немного пострелять и на шереметьевской таможне, прорвусь прямо к трапу самолета!.. Одна только просьба, пушистая моя: возьмите вы на себя Андрюшку и Белку. Ладно? Если какая-нибудь сволочь захватит их в заложники, я этого не прощу никому — ни Тополю, ни Кедру, ни даже тебе, Татьяна. Ты поняла?
— Уймись, параноик! — голос её вмиг сделался радостным. — Все. Мне больше некогда с тобой болтать. Беги на самолет, все будет хорошо, мы ещё потрахаемся с тобою!
И она разорвала связь, не дав мне ответить. Вот зараза! Это был просто какой-то секс по
