телефонную будку и заказал разговор с Нью–Йорком, там находился помощник шерифа, который подключился к параллельной линии. По его свидетельству, Бронсон рассказал своему адвокату в Нью- Йорке, что некто по имени Гудвин избил его и отобрал расписку, но что он все равно добьется своего. Ну, что вы на это скажете?
– Ого, – отозвался я, – вот это здорово! Теперь остается только, чтобы нью-йоркская полиция поймала того человека и пропустила его через кофемолку…
– Благодарю за совет. Что это была за расписка и где она? Я покачал головой.
– Видимо, помощник шерифа ослышался. Возможно, того звали Дудвин, или Голдстейн, или Ди Маджио…
– Как бы мне хотелось врезать вам по физиономии! Боже, какой бифштекс я бы из вас сделал… – Барроу тяжело вздохнул. – Вы расколетесь или нет?
– Извините, мне раскалываться не в чем.
Он повернулся к своему коллеге.
– Билл, судья Хатчинс сейчас у себя наверху. Сбегай к нему за ордером на задержание Арчи Гудвина. И потарапливайся, нам предстоит развлечение.
Я удивленно вскинул брови. Быстро он все обделал.
– Каковы условия проживания? – спросил я.
– Сносные. Правда, жилье немножко перенаселено из-за ярмарки. Но в любой момент, когда вы решитесь выложить все начистоту…
Его человек вернулся с ордером. Я попросил разрешения взглянуть, и моя просьба была удовлетворена. Потом Барроу забрал ордер и предложил мне идти за ним. В сопровождении полицейских я прошел по коридору, пока мы не остановились перед дверью с табличкой «Старший надзиратель». В комнате, выглядевшей опрятнее, чем та, которую мы покинули, за столом, где стояла даже ваза с цветами, сидел заспанный надзиратель.
– Важный свидетель по делу Бронсона, – сказал ему Барроу. –Уже обыскан. Я загляну завтра утром. В любое время дня и ночи, когда он захочет меня видеть, пошли за мной.
Надзиратель взглянул на меня и гоготнул:
– Тебе следовало одеться похуже, приятель. У нас здесь плоховато с камердинерами.
17
Тюрьма определенно была памятником старины. Она занимала целое крыло здания суда, и камеры располагались по обе стороны длинного коридора. Моя была третьей от конца. Соседом по камере оказался длинноносый парень, который беспрестанно расчесывал густую копну волос. Тусклый свет, проникающий из маленького зарешеченного оконца под самым потолком, создавал довольно мрачную обстановку. Мы обменялись с парнем приветствиями, после чего он продолжал причесываться.
– Карты или кости есть? – спросил он.
– Нет.
– Отобрали? На ярмарке работал? Никогда тебя не встречал.
– Немудрено.
Я сел на койку, покрытую грязным серым одеялом.
– А ты работал на ярмарке?
– До вчерашнего дня. Играл в скорлупку. Есть хочешь?
– Съел бы чего-нибудь.
– Здесь кормят обычно в пять часов. Но если ты голоден и у тебя водятся деньжата…
– Валяй.
Он подошел к двери, три раза постучал по прутьям железной решетки, выждал секунду и постучал еще два раза. Через минуту в коридоре послышались шаги и замерли перед нашей клеткой. Мой новый приятель, не особенно таясь, подозвал меня.
Я встал. Это был не тот надзиратель, который привел меня сюда. Я вынул доллар и сказал, что мне нужны два сандвича с ветчиной. Он посмотрел, покачал головой и сказал, что этого недостаточно. Я расстался еще с одним долларом и попросил включить в заказ вечерние газеты.
К тому времени, когда он вернулся, я успел подружиться с моим соседом, которого звали Безил Грейем. Его познания в области окружных тюрем были потрясающими. Я разложил сандвичи на расстеленной на койке газете. Когда был проглочен последний кусок, Безил сделал предложение, которое могло бы на корню погубить нашу зарождавшуюся дружбу, если бы я его принял. Приготовления Безила были простыми, но интригующими. Он вытащил из-под одеяла три чайные ложки и маленькую горошину, затем осведомился, можно ли воспользоваться одной из моих газет. Я кивнул. Положив газету на пол, он уселся на нее и разложил перед собой ложки. Под одну из них поместил горошину я дружелюбно посмотрел на меня.
– Я просто показываю тебе, как это делается, – сказал он. – Это поможет нам скоротать время. Иногда глаз оказывается быстрее, иногда – рука. Здесь испытывается не везение, а искусство. Твой глаз против моей руки. Возможно, ты и победишь, но давай попробуем. Это нетрудно. Под какой ложкой горошина?
Я ответил и угадал. Его проворные пальцы опять забегали, и вновь я угадал. Потом я проиграл. Потом выиграл три раза подряд, он засуетился и напустил на себя недовольный вид.
– Хватит, Безил, – покачал я головой. – Я не такой уж умник, но зато отчаянный скряга. К тому же все деньги, что у меня есть, не мои, но даже если бы они были моими, я все равно скряга.
Он весело спрятал ложки и горошину, и наша дружба была спасена.
В камере начало темнеть. Вскоре включили свет, но от этого тут сделалось только мрачнее. Газету с кричащими заголовками об убийстве на ярмарке можно было читать, лишь держа ее вблизи дверной решетки, через которую проникал свет из коридора, поэтому я отказался от этого занятия и посвятил себя Безилу. Он определенно был хорошим парнем. Его схватили в первый же день, как он начал работать на ярмарке, и приговорили к солидному штрафу.
На моих часах было без десяти восемь, когда вновь послышались шаги, ключ повернулся в замке и дверь распахнулась. Надзиратель, которого я видел впервые, произнес:
– Гудвин? К вам пришли.
Он отступил в сторону, чтобы пропустить меня, запер дверь и указал направление по коридору.
В комнате было трое: деланно суровый Ниро Вульф, хмурый Фредерик Осгуд и встревоженный надзиратель. Я поздоровался.
– Пойдем, Олли, подождем снаружи, – сказал Осгуд. Надзиратель пробормотал что-то насчет правил, но Осгуд вскипел, и они вышли.
Вульф посмотрел на меня, поджав губы.
– Ну? – осведомился он. – Где были твои мозги?
– Какие к черту мозги? – отозвался я. – Отпечатки моих пальцев на бумажнике. Подкуп служителя. Это я вам когда-нибудь объясню, если не сгнию в темнице. Но вот самое главное. Полиция утверждает, будто сегодня утром Бронсон говорил кому-то по телефону, что некий Гудвин избил его и отобрал расписку. Ха-ха-ха! Вам приходилось слышать такую чушь? И все же они не считают меня убийцей. Думают только, что я что-то скрываю. Конечно, если бы я действительно забрал у Бронсона расписку, и им бы удалось ее найти…
– Раз ты ничего у него не забирал, они ничего и не могут найти,
– покачал головой Вульф. – Да, кстати…
Он полез в карман и достал мой бумажник. Я внимательно осмотрел его, убедился, что там нет ничего лишнего, и сунул в карман.
– Спасибо. Были какие-нибудь затруднения?
– Нет. Все оказалось просто. После того, как вы ушли, я рассказал мистеру Уодделлу о моем
