По-моему, это у нас очень лихо получилось.
- Обе цели видишь? - обыкновенным голосом спросил Вандерхузе.
- Да. Накрываю обе одним импульсом.
- Обрати внимание: сорок градусов к востоку - третья цель.
Я взглянул: действительно, еще один гигантский ус гнулся и трепетал в неверном свете сполохов. Это мне не понравилось. Успею или нет? Чего там, должен успеть… Я мысленно прорепетировал, как я выпускаю импульс, а затем двумя движениями разворачиваю пушку на третью цель. Ничего, успею.
- Вижу третью цель, - сказал я.
- Это хорошо, - сказал Вандерхузе. - Но ты, однако, не горячись. Стрелять только по моей команде.
- Вас понял, - буркнул я.
Вот даст он по кораблю каким-нибудь… этим… искривителем пространства каким-нибудь, дождешься тогда от тебя команды. Меня уже заметно трясло. Я стиснул руки, чтобы привести себя в порядок. Потом я посмотрел, как там Комов. Комов был ничего себе. Он снова сидел в прежней позе, повернувшись к гигантскому таракану боком. Я сразу успокоился, тем более, что обнаружил, наконец, рядом с Комовым крошечную черную фигурку. Мне даже стало неловко.
Чего это я вдруг? Какие, собственно, основания для паники? Ну, выставил усы… Большие усы, не спорю, я бы даже сказал - сногсшибательной величины усы. Но, в конце концов, никакие это, вероятно, не усы, а что-нибудь вроде антенн. Может быть, они просто за нами наблюдают. Мы за ними, а они за нами. И даже, собственно, не за нами, наверное, а за своим воспитанником, за Пьером Александровичем Семеновым наблюдают - как, мол, он здесь, не обижают ли его…
Вообще, если подумать, противометеоритная пушка - страшная штука, не хотелось бы ее здесь применять. Одно дело - сровнять с грунтом какую-нибудь скалу, чтобы расчистить посадочную площадку, или, скажем, завалить ущелье, когда нужен пресный водоем, а другое дело - вот так, по живому… А вообще-то применялись когда-нибудь ПМП как средство обороны? Пожалуй, да. Во-первых, был случай, не помню где, грузовой автомат потерял управление и стал валиться прямо на лагерь, - пришлось его сжечь. А потом, помнится, разбирали такой инцидент: на какой-то биологически активной планете корабль- разведчик подвергся «направленному непреодолимому воздействию биосферы»… То есть подвергся он или нет - до сих пор неизвестно, но капитан решил, что подвергся, и ударил из носовой пушки. Выжег он вокруг себя все, до самого горизонта, так что потом при расследовании эксперты только руками разводили. Капитана, помнится, от полетов отстранили надолго… Да что и говорить, страшное средство - ПМП. Последнее средство.
Чтобы отвлечься от всяких таких мыслей, я произвел замеры расстояний до целей и рассчитал их высоту и толщину. Расстояния оказались: четырнадцать, четырнадцать с половиной и шестнадцать километров. Высота - от пятисот до семисот метров, а толщина у них была примерно одинаковая: у основания около пятидесяти метров, а на самом кончике уса - меньше метра. И все они действительно были суставчатыми, как бамбуковые стволы или катушечные антенны. И еще мне показалось, что я различаю на их поверхности какое-то движение, направленное снизу вверх, этакую перистальтику, но, может быть, это была только игра света. Я попытался прикинуть свойства материала, из которого могут состоять такие вот образования, - получалась какая-то чепуха. Да, пощупать бы их локатором-пробником, но нельзя, конечно. Неизвестно, как они к этому отнесутся. Да и не это главное. Главное - это то, что цивилизация здесь, пожалуй, технологическая. Высокоразвитая цивилизация. Что и требовалось доказать. Непонятно только, чего это они зарылись под землю, почему оставили свою родную планету во власть пустоты и тишины. Впрочем, если подумать, у каждой цивилизации свои представления о благоустроенности. Например, на Тагоре…
- Пост УАС! - гаркнул Вандерхузе над самым ухом, так что я вздрогнул. - Как видишь цели?
- Вижу цели… - откликнулся я машинально, но тут же осекся: усов над горами не было. - Нет целей, - упавшим голосом сказал я.
- Спишь на посту!
- Ничего не сплю… Только что были, своими глазами видел…
- И что ты видел своими глазами? - осведомился Вандерхузе.
- Цели. Три цели.
- А потом?
- А теперь их нет.
- Гм… - сказал Вандерхузе. - Странно это как-то произошло, как ты полагаешь?
- Да, - сочувственно сказал я. - Очень странно. Были - и вдруг нет.
- Комов возвращается, - сообщил Вандерхузе. - Может быть, он что-нибудь понимает?…
Действительно, Комов, обвешанный футлярами, неловкой походкой - очевидно, у него затекли ноги - возвращался к кораблю. Время от времени он оборачивался - надо полагать, прощался с Пьером Александровичем, но самого Пьера Александровича видно не было.
- Отбой, - сказал Вандерхузе. - Оставь все, как есть, и беги на камбуз, приготовь что-нибудь горячее и подкрепляющее. Геннадий, наверное, замерз, как сосулька. Впрочем, голос у него довольный, как ты полагаешь, Майка?
Я мигом очутился на кухне и принялся торопливо готовить глинтвейн, кофе и легкую закуску. Я очень боялся пропустить хоть слово из того, что будет рассказывать Комов. Но когда я бегом прикатил столик в рубку, Комов еще ничего не рассказывал. Он стоял перед столом, растирая замерзшую щеку, на столе была расстелена самая большая и подробная карта нашего района, и Майка пальцем показывала ему те места, откуда высовывались давешние усы-антенны.
- Здесь ничего нет! - возбужденно говорила Майка. - Здесь мерзлые скалы, каньоны в сто метров глубины, вулканические пропасти - и ничего живого. Я пролетала здесь десятки раз. Тут даже кустарника нет.
Комов рассеянно-благодарно кивнул мне, взял в обе руки чашу с глинтвейном, погрузил в нее лицо и стал шумно прихлебывать, покряхтывая, обжигаясь и с наслаждением отдуваясь.
- И грунт здесь хрупкий, - продолжала Майка, - он бы не выдержал таких сооружений. Это же десятки, а может быть, и сотни тысяч тонн!
- Да, - произнес Комов и со стуком поставил пустую чашу на стол. - Что и говорить, странно. - Он сильно потер ладони. - Замерз, как собака, - сообщил он. Это был опять совсем другой Комов - румяный, красноносый, доброжелательный, с блестящими веселыми глазами. - Странно, странно, ребята. Но это еще не самое странное - мало ли странного бывает на чужих планетах. - Он повалился в кресло и вытянул ноги. - Сегодня меня, знаете ли, трудно удивить. За эти четыре часа я наслышался такого… Кое-что нуждается, конечно, в проверке. Но вот вам два фундаментальных факта, которые, так сказать, уже теперь лежат на поверхности. Во-первых, Малыш… Его зовут Малыш… Уже научился бегло говорить и понимать практически все, что говорят ему. Это мальчишка, который за всю свою сознательную жизнь ни разу не общался с людьми!
- Что значит - бегло? - недоверчиво спросила Майка. - После четырех часов обучения - бегло?
- Да, после четырех часов обучения - бегло! - торжествующе подтвердил Комов. - Но это во- первых. А во-вторых, Малыш пребывает в совершенной убежденности, что он - единственный обитатель этой планеты.
Мы не поняли.
- Почему же единственный? - спросил я. - Какой же он единственный?
- Малыш совершенно убежден, - с ударением произнес Комов, - что, кроме него, на этой планете нет ни одного разумного аборигена.
Воцарилось молчание. Комов поднялся.
- У нас много работы, - сказал он. - Завтра утром Малыш намерен нанести нам официальный визит.
