- Вот вопрос. Почему мне все интересно? Все вокруг. Почему у меня все время появляются вопросы? Ведь мне от них нехорошо. Они у меня чешутся. Много вопросов. Десять вопросов в день, двадцать вопросов в день. Я стараюсь спастись: бегаю, целый день бегаю или плаваю, - не помогает. Тогда начинаю размышлять. Иногда приходит ответ. Это - удовольствие. Иногда приходят много ответов, не могу выбрать. Это - неудовольствие. Иногда ответы не приходят. Это - беда. Очень чешется. Ш-шарада. Сначала я думал, вопросы идут изнутри. Но я поразмыслил и понял: все, что идет изнутри, должно делать мне удовольствие. Значит, вопросы идут снаружи? Правильно? Я размышляю, как ты. Но тогда, где они лежат, где они висят, где их точка?
Пауза. Потом снова раздался голос Комова - настоящего Комова. Очень похоже, только настоящий Комов говорил не так отрывисто, и голос его звучал не так резко. В общем, отличить было можно, если знаешь, в чем дело.
- Я мог бы уже сейчас ответить на этот твой вопрос, - медленно проговорил Комов. - Но я боюсь ошибиться. Боюсь ответить неправильно или неточно. Когда я узнаю о тебе все, я смогу ответить без ошибки.
Пауза. Загремели и заскрипели по полу передвигаемые камни.
- Ф-фрагмент, - сказал Малыш. - Вот еще вопрос. Откуда берутся ответы? Ты меня заставил думать. Я всегда считал: есть ответ - это удовольствие, нет ответа - беда. Ты мне рассказал, как размышляешь ты. Я вспоминал и вспомнил, что я тоже часто так размышляю, и часто приходит ответ. Видно, как он приходит. Так я делаю объем для камней. Вот такой. («Корзину», - подсказал Комов). Да, корзину. Один прут цепляется за второй, второй - за третий, третий - дальше, и получается… Корзина. Видно - как. Но гораздо чаще я размышляю, - снова загремели камни, - и ответ получается готовый. Есть куча прутьев, и вдруг - готовая корзина. Почему?
- И на этот вопрос, - сказал Комов, - я смогу ответить, только когда узнаю о тебе все.
- Тогда узнавай! - потребовал Малыш. - Узнавай скорее! Почему не узнаешь? Я расскажу сам. Был корабль, только больше твоего, теперь он съежился, а был очень большой. Это ты знаешь сам. Потом было так.
Из интеркома донесся раздирающий хруст и треск, и сейчас же отчаянно, на нестерпимо высокой ноте завизжал ребенок. И сквозь этот визг, сквозь затихающий треск, удары, звон бьющегося стекла прохрипел мужской задыхающийся голос:
- Мари… Мари… Ма… ри…
Ребенок кричал, надрываясь, и некоторое время ничего больше не было слышно. Потом раздался какой-то шорох, сдавленный стон. Кто-то полз по полу, усеянному обломками и осколками, что-то покатилось с дребезгом. До жути знакомый женский голос простонал:
- Шура… Где ты, Шура… Больно… Что случилось? Где ты? Я ничего не вижу, Шура… Да отзовись же, Шура! Больно как! Помоги мне, я ничего не вижу…
И все это сквозь непрекращающийся крик младенца. Потом женщина затихла, через некоторое время затих и младенец. Я перевел дух и обнаружил, что кулаки у меня сжаты, а ногти глубоко вонзились в ладони. Челюсти у меня онемели.
- Так было долго, - сказал Малыш торжественно. - Я устал кричать. Я заснул. Когда я проснулся, было темно, как раньше. Мне было холодно. Я хотел есть. Я так сильно хотел есть и чтобы было тепло, что сделалось так.
Целый каскад звуков хлынул из интеркома - совершенно незнакомых звуков. Ровное нарастающее гудение, частое щелканье, какие-то гулы, похожие на эхо, басистое, на пороге слышимости, бормотание; писк, скрип, зудение, медные удары, потрескивание… Это продолжалось долго, несколько минут. Потом все разом стихло, и Малыш, чуть задыхаясь, сказал:
- Нет. Так мне не рассказать. Так я буду рассказывать столько времени, сколько я живу. Что делать?
- И тебя накормили? Согрели тебя? - спросил Комов ровным голосом.
- Стало так, как мне хотелось. И с тех пор всегда было так, как мне хотелось. Пока не прилетел первый корабль.
- А что это было? - спросил Комов, и, на мой взгляд, очень удачно проимитировал звуковую кашу, которую мы только что слышали.
Пауза.
- А, понимаю, - сказал Малыш. - Ты совсем не умеешь, но я тебя понял. Но я не могу ответить. Ведь у тебя самого нет слова, чтобы назвать. А ты знаешь больше слов, чем я. Дай мне слова. Ты мне дал много ценных слов, но все не те.
Пауза.
- Какого это было цвета? - спросил Комов.
- Никакого. Цвет - это когда смотришь глазами. Там нельзя смотреть глазами.
- Где - там?
- У меня. Глубоко. В земле.
- А как там на ощупь?
- Прекрасно, - сказал Малыш. - Удовольствие. Ч-чеширский кот! У меня лучше всего. Так было, пока не пришли люди.
- Ты там спишь? - спросил Комов.
- Я там все. Сплю, ем, размышляю. Только играю я здесь, потому что люблю глядеть глазами. И там тесно играть. Как в воде, только еще теснее.
- Но ведь в воде нельзя дышать, - сказал Комов.
- Почему нельзя? Можно. И играть можно. Только тесно.
Пауза.
- Теперь ты все обо мне узнал? - осведомился Малыш.
- Нет, - решительно сказал Комов. - Ничего я о тебе не узнал. Ты же видишь, у нас нет общих слов. Может быть, у тебя есть свои слова?
- Слова… - медленно повторил Малыш. - Это когда двигается рот, а потом слышно ушами. Нет. Это только у людей. Я знал, что есть слова, потому что я помню. По бим-бом-брамселям. Что это такое? Я не знаю. Но теперь я знаю, зачем многие слова. Раньше не знал. Было удовольствие говорить. Игра.
- Теперь ты знаешь, что значит слово «океан», - произнес Комов, - но океан ты видел и раньше. Как ты его называл?
Пауза.
- Я слушаю, - сказал Комов.
- Что ты слушаешь? Зачем? Я назвал. Так нельзя услышать. Это внутри.
- Может быть, ты можешь показать? - сказал Комов. - У тебя есть камни, прутья…
- Камни и прутья не для того, чтобы показывать, - объявил Малыш, как мне показалось, сердито. - Камни и прутья - для того, чтобы размышлять. Если тяжелый вопрос - камни и прутья. Если не знаешь, какой вопрос, - листья. Тут много всяких вещей. Вода, лед - он хорошо тает, поэтому… - Малыш помолчал. - Нет слов, - сообщил он. - Много всяких вещей. Волосы… И много такого, для чего нет слова. Но это там, у меня.
Послышался протяжный тяжкий вздох. По-моему, Вандерхузе. Майка вдруг спросила:
- А когда ты двигаешь лицом? Что это?
- Мам-ма… - сказал Малыш нежным мяукающим голоском. - Лицо, руки, тело, - продолжал он голосом Майки, - это тоже вещи для размышления. Этих вещей много. Долго все называть.
Пауза.
- Что делать? - спросил Малыш. - Ты придумал?
- Придумал, - ответил Комов. - Ты возьмешь меня к себе. Я посмотрю и сразу многое узнаю. Может быть, даже все.
- Об этом я размышлял, - сказал Малыш. - Я знаю, что ты хочешь ко мне. Я тоже хочу, но я не могу. Это вопрос! Когда я хочу, я все могу. Только не про людей. Я не хочу, чтобы они были, а они есть. Я хочу, чтобы ты пришел ко мне, но не могу. Люди - это беда.
- Понимаю, - сказал Комов. - Тогда я возьму тебя к себе. Хочешь?
