- Мало, - сказал я. - Он мне не понравился. Неоиндивидуализм, как сказал бы доктор Опир.
- Доктор Опир - вонючка, - сказал шофер. - А Слий - это настоящий человек. Конечно, индивидуализм. Но он по крайней мере говорит то, что думает, и делает то, о чем говорит… Я вам достану Слия… Послушайте, а вот это вы видели? А это?
Он зарывался в книги по локоть. Он нежно гладил их, перелистывал, на лице его было умиление.
- А это? - говорил он. - А вот такого Сервантеса, а?
К нам подошла немолодая осанистая женщина, покопалась в консервах и брюзгливо сказала:
- Опять нет датских пикулей?… Я же вас просила.
- Идите к черту, - сказал шофер рассеянно.
Женщина остолбенела. Лицо ее медленно налилось кровью.
- Как вы посмели? - произнесла она шипящим голосом.
Шофер, сбычившись, посмотрел на нее.
- Вы слышали, что я вам сказал? Убирайтесь отсюда!
- Вы не смеете!… - сказала женщина. - Ваш номер?
- Мой номер девяносто три, - сказал шофер. - Девяносто три, ясно? И я на вас всех плевал! Вам ясно? У вас есть еще вопросы?
- Какое хулиганство! - сказала женщина с достоинством. Она взяла две банки консервированных лакомств, поискала на прилавке глазами и аккуратно содрала обложку с журнала «Космический человек». - Я вас запомню, девяносто третий номер! Это вам не прежние времена. - Она завернула банки в обложку. - Мы еще с вами увидимся в муниципалитете…
Я крепко взял шофера за локоть. Каменная мышца под моими пальцами обмякла.
- Наглец, - сказала дама величественно и удалилась.
Она шла по тротуару, горделиво неся красивую голову с высокой цилиндрической прической. На углу она остановилась, вскрыла одну из банок и стала аккуратно кушать, доставая розовые ломтики изящными пальцами. Я отпустил руку шофера.
- Надо стрелять, - сказал он вдруг. - Давить их надо, а не книжечки им развозить. - Он обернулся ко мне. Глаза у него были измученные. - Так отвезти вам книги?
- Да нет, - сказал я. - Куда я все это дену?
- Тогда пошел вон, - сказал шофер. - Минца взял? Вот пойди и заверни в него свои грязные подштанники.
Он влез в кабину. Что-то щелкнуло, и задняя стенка стала подниматься. Было слышно, как все трещит и катится внутри фургона. На мостовую упало несколько книг, какие-то блестящие пакеты, коробки и консервные банки. Задняя стенка еще не закрылась, когда шофер грохнул дверцей, и фургон рванулся с места.
Девицы уже исчезли. Я стоял один на пустой улице с томиками Минца в руках и смотрел, как ветерок лениво листает страницы «Истории фашизма» у меня под ногами. Потом из-за угла вынырнули мальчишки в коротких полосатых штанах. Они молча прошли мимо меня, засунув руки в карманы. Один из них соскочил на мостовую и погнал перед собой ногами, как футбольный мяч, банку ананасного компота с глянцевитой красивой этикеткой.
Глава шестая
На пути домой меня застигла смена. Улицы наполнились автомобилями. Над перекрестками повисли вертолеты-регулировщики, а потные полицейские, ревя мегафонами, разгоняли поминутно возникающие пробки. Автомобили двигались медленно. Водители высовывали головы, переговаривались, острили, орали, прикуривали друг у друга и отчаянно сигналили. Лязгали бамперы. Все были веселы, все были добры, все так и сияли дикарской восторженностью. Казалось, с души города только что свалился какой-то тяжелый груз, казалось, все были полны каким-то завидным предвкушением. На меня и на других пешеходов показывали пальцами. Несколько раз мне поддавали бампером на перекрестках - девушки, просто так, в шутку. Одна девушка долго ехала рядом со мной по тротуару, и мы познакомились. Потом по резервной полосе прошла демонстрация людей с постными лицами. Они несли плакаты. Плакаты взывали вливаться в самодеятельный городской ансамбль «Песни отечества», вступать в муниципальные кружки кулинарного искусства, записываться на краткосрочные курсы материнства и младенчества. Людям с плакатами поддавали бамперами с особенным удовольствием. В них кидали окурки, огрызки яблок и комки жеваной бумаги. Им кричали: «Сейчас запишусь, только галоши надену!», «А я стерильный!», «Дяденька, научи материнству!» А они продолжали медленно двигаться между двух сплошных потоков автомобилей, невозмутимо, жертвенно, глядя перед собой с печальной надменностью верблюдов.
Недалеко от дома на меня напала толпа девиц, и, когда я выбрался на Вторую Пригородную, в петлице у меня была пышная белая астра, на щеках сохли поцелуи, и мне казалось, что я познакомился с половиной девушек города. Вот это парикмахер! Вот это мастер!
В моем кабинете в кресле сидела Вузи в пламенно-оранжевой кофточке. Ее длинные ноги в остроносых туфлях покоились на столе, в длинных пальцах она держала тонкую длинную сигарету и, закинув голову, пускала через нос к потолку длинные плотные струи дыма.
- Наконец-то! - вскричала она, увидев меня. - Где вы пропадаете, в самом деле? Ведь я вас жду, вы что, не видите?
- Меня задержали, - сказал я, пытаясь вспомнить, точно ли я назначил ей свидание.
- Сотрите помаду, - потребовала она. - У вас дурацкий вид. А это еще что? Книги? Зачем вам?
- Как зачем?
- С вами просто беда. Опаздывает, таскается с какими-то книгами… Или это порники?
- Это Минц, - сказал я.
- Дайте сюда. - Она вскочила и выхватила книги у меня из рук. - Боже мой, какая глупость! Все три одинаковые… А это что такое? «История фашизма»… Вы что, фашист?
- Что вы, Вузи! - сказал я.
- Тогда зачем вам это? Вы что, будете их читать?
- Перечитывать.
- Ничего не понимаю, - сказала она обиженно. - Вы мне так понравились сначала… Мама говорит, что вы литератор, я уже перед всеми расхвасталась, как дура, а вы, оказывается, чуть ли не интель!
- Как можно, Вузи! - сказал я укоризненно. Я уже понял, что нельзя допускать, чтобы тебя принимали за интеля. - Эти книженции мне понадобились просто как литератору, и все.
- Книженции! - Она расхохоталась. - Книженции… Смотрите, как я умею! - Она закинула голову и выпустила из ноздрей две толстые струи дыма. - Со второго раза получилось. Здорово, верно?
- Редкостные способности, - заметил я.
- А вы не смейтесь, попробуйте сами… Меня сегодня научила одна дама в Салоне. Всю меня обслюнявила, старая корова… Будете пробовать?
- А зачем это она вас слюнявила?
- Кто?
- Корова.
- Ненормальная. А может, грустица… Как вас зовут, я забыла.
- Иван.
- Потешное имя. Вы мне потом еще напомните… Вы не тунгус?
- По-моему, нет.
- Ну-у-у… А я всем сказала, что вы тунгус. Жалко… Слушайте, а почему бы нам не выпить?
- Давайте.
- Мне сегодня нужно крепко выпить, чтобы забыть эту слюнявую корову.
Она выскочила в гостиную и вернулась с подносом. Мы выпили немного бренди, посмотрели друг на
