- Город-музей имени Бориса Панина, - сказал Малышев. - Сплошь мемориальные доски.
- Да, - продолжал Панин. - Сплошь. В общем, жить в Вологде нельзя, зато - вам нравится это «зато»? - там сооружен памятник. Памятник мне. Я смотрю на самого себя и осведомляюсь, почему у меня рога. Ответа я не понимаю. Ясно только, что это не рога. Мне объясняют, что полтораста лет назад я носил такой шлем. «Нет, - говорю я, - не было у меня такого шлема». - «Ах как интересно! - говорит смотритель города-музея и начинает записывать. - Это, - говорит он, - надо немедленно сообщить в Центральное бюро Вечной Памяти». При словах «Вечная Память» у меня возникают нехорошие ассоциации. Но объяснить этого смотрителю я не в состоянии.
- Понесло, - сказал Малышев. - Ближе к делу.
- В общем, я начинаю понимать, что попал опять-таки в чужой мир. Мы докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно. Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита - мы, кажется, туда летали? - люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили там три искусственные планеты размером с Землю. Они делают такие перелеты за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство пространства - времени, которого мы не понимаем и которое они называют, скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм «Новости дня», посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы смотрим, слушаем…
- Как тебя несет, - сказал Малышев.
- Я человек простодушный, - угрожающе сказал Панин. - У меня фантазия разыгралась…
- Ты нехорошо говоришь, - сказал Кондратьев тихо.
Панин сразу посерьезнел.
- Так, - сказал он тоже тихо. - Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда скажи все-таки, зачем нам звезды.
- Постойте, - сказал Малышев. - Здесь два вопроса. Первый - какая польза от звезд?
- Да, какая? - спросил Панин.
- Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему поколению? Так, Борька?
- Так, - сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на Кондратьева. Кондратьев молчал.
- Отвечаю на первый вопрос, - сказал Малышев. - Ты хочешь знать, что делается в системе UV Кита?
- Ну, хочу, - сказал Панин. - Мало ли что я хочу.
- А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь, и если буду стараться узнать, то перед кончиной своей - надеюсь, безвременной, - возблагодарю бога, которого нет, что он создал звезды и тем самым наполнил мою жизнь.
- Ах! - сказал Гургенидзе. - Как красиво!
- Понимаешь, Борис, - сказал Малышев. - Человек!
- Ну и что? - спросил Панин, багровея.
- Все, - сказал Малышев. - Сначала он говорит: «Хочу есть». Тогда он еще не человек. А потом он говорит: «Хочу знать». Вот тогда он уже Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?
- Этот ваш Человек, - сердито сказал Панин, - еще не знает толком, что у него под ногами, а уже хватается за звезды.
- На то он и Человек, - ответил Малышев. - Он таков. Смотри, Борис, не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон: стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли детские души…
- Хорошо, - сказал Панин. - Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?
- Это второй вопрос, - начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и заорал, сверкая белками:
- Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу ждать! Я полечу к звездам!
- Вах, - сказал Панин. - Потухни, Лева.
- Да ты не бойся, Боря, - сказал Кондратьев, не поднимая глаз. - Тебя не пошлют в звездную.
- Почему это? - осведомился Панин.
- А кому ты нужен? - закричал Гургенидзе. - Сиди на лунной трассе!
- Пожалеют твою молодость, - сказал Кондратьев. - А для кого мы будем познавать звезды… Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не будешь. Ты будешь узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.
- Ну-ну, ребята, - встревоженно сказал Малышев. - Спор чисто теоретический.
Но Сережа чувствовал, что еще немного - и он наговорит грубостей и начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.
- Получил? - сказал Гургенидзе Панину.
- Ну, - сказал Панин, - чтобы в такой обстановке остаться человеком, надо озвереть.
Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.
…Сережа Кондратьев пошел прямо к видеофону. «Сначала надо все привести в порядок, - думал он. - Сначала Катя. Ах как некрасиво все получилось! Бедная Катя. Собственно, и я тоже бедный».
Он снял трубку и остановился, вспоминая номер Катиной комнаты. И вдруг набрал номер комнаты Вали Петрова. Он до последней секунды думал о том, что надо немедленно поговорить с Катей, и потому некоторое время молчал, глядя на худое лицо Петрова, появившееся на экране. Петров тоже молчал, удивленно вздернув реденькие брови. Сережа сказал:
- Ты не занят?
- Сейчас не особенно, - сказал Валя.
- Есть разговор. Я приду к тебе сейчас.
- Тебе нужен седьмой том? - сказал Валя, прищурясь. - Приходи. Я позову еще кое-кого. Может быть, пригласить Кана?
- Нет, - сказал Кондратьев. - Еще рано. Сначала сами.
Глава вторая. Возвращение
Перестарок
Когда помощник вернулся, диспетчер по-прежнему стоял перед экраном, нагнув голову, засунув руки в карманы чуть ли не по локоть. В глубине экрана, расчерченного координатной сеткой, медленно ползла яркая белая точка.
- Где он сейчас? - спросил помощник.
Диспетчер не обернулся.
- Над Африкой, - сказал он сквозь зубы. - Девять мегаметров.
- Девять… - сказал помощник. - А скорость?
- Почти круговая. - Диспетчер обернулся. - Ну что ты мнешься? Ну что там еще?
