– Принимая во внимание выгоду, которую Большие Уроды получили от Страхи, использовать их лидеров против них самих было бы отличной местью, я думаю, – сказал Кирел.
Атвару хотелось, чтобы Кирел не упоминал о Страхе: каждый раз когда он думал о командире корабля, ускользнувшем от справедливого наказания путем побега к американским тосевитам, адмирал чувствовал, как у него начинала чесаться кожа под чешуей, где он не мог почесать ее. Впрочем, он должен был согласиться, что сравнение удачно.
– Наконец, – сказал он, – мы определим пределы тосе-витской гибкости. Наверняка никакое скопление Больших Уродов, не обладающее стабильностью имперской формы правления, не может перейти от одного правителя к другому в разгар военных действий. Да и мы были бы подавлены во время кризиса, когда умирает Император и менее опытный самец занимает трон. – Он опустил глаза, затем спросил: – Истинно?
– Истинно так, – сказал Кирел.
Лесли Гровс вскочил на ноги и заставил свое грузное тело вытянуться в струнку.
– Мистер президент! – сказал он. – Это великая честь – встретиться с вами, сэр.
– Садитесь, генерал, – сказал Корделл Халл.
Сам он сел напротив Гровса. Уже сам вид президента Соединенных Штатов, входящего в его кабинет, потряс Гровса до глубины души. Потрясения добавил и акцент Халла: слегка шепелявая теннессийская певучая речь вместо патрицианских интонаций ФДР. Новый глава исполнительной власти был, впрочем, сходен с предшественником в одном: он выглядел бесконечно усталым. После того как Гровс сел, Халл продолжил:
– Я не ожидал, что стану президентом, даже после того, как был убит вице-президент Уоллес, хотя и знал, что следующий в президентской очереди – я. Я всегда хотел одного: делать свою работу самым наилучшим образом, вот и все.
– Да, сэр, – согласился Гровс.
Если бы он играл с Халлом в покер, он мог бы сказать, что новый президент передергивает. Он был государственным секретарем, когда Рузвельт стал президентом, и был сильной правой рукой Рузвельта с начала сопротивления человеческим врагам Соединенных Штатов, а затем – завоевателям-чужакам.
– Тогда все в порядке, – сказал Халл. – Перейдем к военным проблемам.
Для Гровса это прозвучало не слишком по-президентски. В его глазах Халл смотрелся скорее пожилым адвокатом из маленького городишка, нежели президентом: седой, с лысиной на макушке, с клочьями волос, зачесанными так, чтобы прикрыть ее, широколицый, одетый в мешковатый темно-синий костюм, который он явно носил немало лет. Но независимо от того, выглядел он как президент или нет, он выполнял свою работу. Это означало, что для Гровса он – босс, а солдат всегда делает то, что велит командир.
– Что вы хотите знать, сэр? – спросил Гровс.
– Вначале – очевидное, – ответил Халл. – Как скоро мы сможем получить еще одну бомбу, затем следующую и еще одну? Поймите, генерал, я не имел ни малейшего представления об этом проекте, пока наша первая атомная бомба не взорвалась в Чикаго.
– К сожалению, система безопасности теперь не так устойчива, как должна быть, – отвечал Гровс. – До нашествия ящеров мы не хотели, чтобы до немцев или японцев дошли хотя бы намеки на то, что мы работаем над атомной бомбой. Ящеры ими располагают.
– Да уж, – сухо согласился Халл. – Если бы в один прекрасный день я случайно не уехал из Вашингтона, вы бы вели сейчас эту беседу с кем-нибудь другим.
– Да, сэр, – сказал Гровс. – Мы не можем скрыть от ящеров, что работаем над проектом, но должны скрывать место, где мы это делаем.
– Я понял, – сказал президент. – Хотя президент Рузвельт не сообщал мне об этом до нападения ящеров. – Он вздохнул. – Я не осуждаю его. У него было достаточно проблем, о которых следовало беспокоиться, и он работал – пока они не убили его. Он был великим человеком. Один Христос знает, – он произнес «Хвистос», – когда ботинки ФДР придутся мне по ноге. В мирное время он прожил бы дольше. Тяжесть страны – клянусь Богом, генерал, тяжесть всего мира лежала на его плечах. А еще эти постоянные переезды с места на место, жизнь затравленного зверя – все это сожрало его.
– Такое впечатление сложилось у меня, когда он был здесь в прошлом году, – кивнув, сказал Гровс. – Напряжение было больше, чем мог выдержать его механизм, но сколько мог, он его выдерживал.
– Вот уж точно – не в бровь, а в глаз, – сказал Халл. – Но мы, однако, забыли о военных материях. Итак, бомбы, генерал Гровс, – когда?
– Через пару месяцев у нас будет достаточно плутония для следующей бомбы, сэр, – ответил Гровс. – Затем мы сможем делать по нескольку штук в год. Мы почти подошли к пределу того, что можно делать здесь, в Денвере, без риска, что это станет известно ящерам. Если нам требуется гораздо больше продукции, мы должны организовать второе производство где-нибудь еще – и у нас есть причины, по которым нам не хотелось бы идти на это. Главная из них та, что мы вряд ли сможем удержать его в секрете.
– Это место по-прежнему секретно, – отметил Халл.
– Да, сэр, – согласился Гровс, – но здесь мы запустили производство до того, как ящеры узнали, что мы серьезно занимаемся созданием ядерного оружия. Теперь они будут настороже – и если заподозрят что-то, они разбомбят нас. Генерал Маршалл и президент Рузвельт не считали, что риск стоит этого.
– Я очень высоко ценю мнение генерала Маршалла, генерал Гровс, – сказал Халл, – настолько высоко, что я назначил его генеральным секретарем. Полагаю, он справится с этой работой лучше, чем я. Но не он является сегодня главнокомандующим и не президент Рузвельт. Это я.
– Да, сэр, – сказал Гровс.
Корделл Халл мог не ожидать, что станет президентом, он мог не хотеть становиться президентом, но теперь, когда груз лег на его плечи, они стали достаточно широкими.
– В использовании атомных бомб я вижу два вопроса, – сказал Халл. – Первый: понадобится ли нам их больше, чем мы сможем произвести в Денвере? И второй, связанный с первым: если мы используем все, что производим, а ящеры ответят тем же, останется ли что-нибудь от Соединенных Штатов ко времени окончания войны?
Это были хорошие вопросы. В самую точку. Вот только их не следовало задавать инженеру. Спросите Гровса, можно ли что-то построить, сколько понадобится времени и сколько это будет стоить, и он сможет ответить, или немедленно, или после того, как поработает с логарифмической линейкой и счетной машинкой. Но он не обладал ни подготовкой, ни наклонностями, чтобы заниматься не поддающейся учету политикой. Он дал единственный ответ, который мог дать:
– Я не знаю, сэр.
– Я тоже не знаю, – сказал Халл. – Я хочу, чтобы вы были готовы разделить команду вашего завода, чтобы начать организацию нового. Я еще не знаю, приму ли я такое решение, но если я это сделаю, я хочу иметь возможность сделать как можно быстрее и эффективнее.
– Да, сэр, – повторил Гровс.
В этом был смысл: иметь как можно больше вариантов, пригодных на возможно более долгий срок.
– Хорошо, – сказал Халл, принимая как должное, что Гровс все сделает, как приказано. Президент вытянул толстый указательный палец. – Генерал, я здесь все еще словно в шорах. Что еще следует мне знать об этом месте, что мне, возможно, неизвестно?
Гровс с минуту обдумывал вопрос, прежде чем попытался ответить. Это был еще один хороший вопрос, но тоже с недостатком: Гровс не знал, что Халлу уже известно, а что – нет.
– Мистер президент, может быть, никто не сказал вам, что мы выбрали одного из наших физиков и послали его в Советский Союз, чтобы помочь русским в их атомном проекте.
– Нет, я этого не знал. – Халл цыкнул зубом. – Зачем русским понадобилась помощь? Они взорвали
