свою атомную бомбу раньше нас, еще до немцев, раньше, чем кто-либо.
– Да, сэр, но им требуется помощь.
Гровс объяснил, как русские сделали бомбу из ядерного материала, захваченного у ящеров, и как часть этого самого материала помогла немцам и Соединенным Штатам. Он подвел итог:
– Но мы – а также нацисты, – изучив трофей, смогли понять, как сделать плутоний самим. Русские, похоже, с этим не справились.
– Разве это не интересно? – сказал Халл. – При любых обстоятельствах менее всего я хотел бы видеть с атомной бомбой Сталина – если не брать в расчет Гитлера. – Он грустно рассмеялся. – А теперь у Гитлера она есть, и если мы не поможем Сталину, то ящеры наверняка разобьют его. Ну, хорошо, поможем ему отправить ящеров на тот свет. Если мы их победим, тогда и будем беспокоиться, не захочет ли он отправить и нас туда же. А пока что я не вижу иного пути, кроме как помочь ему. Что здесь есть еще, что я должен знать?
– Это самая важная вещь, по моему мнению, сэр, – сказал Гровс и через мгновение добавил: – Могу я задать вам вопрос, мистер президент?
– Валяйте, спрашивайте, – сказал Халл. – Я оставляю за собой право не отвечать.
Гровс кивнул.
– Конечно. Я тут подумал… Сейчас 1944 год, сэр. Как мы собираемся провести выборы в ноябре, если ящеры оккупируют такую большую часть нашей территории?
– Мы, вероятно, проведем их точно так, как проводили ноябрьские выборы в конгресс в последний раз, – ответил Халл, – иначе говоря, их просто не будет. Чиновники, которые у нас есть, будут продолжать свою работу в течение всего срока, и, похоже, это касается и меня. – Он фыркнул. – Я собираюсь оставаться неизбранным еще довольно долгое время, генерал. Мне это не очень нравится, но так все сложилось. Если мы выиграем эту войну, то Верховный суд сможет затем провести «полевой день» – и активно поработать. Но если мы проиграем ее, мнение этих девяти пожилых людей в черных одеждах не будет иметь никакого значения. Пока что я могу лишь содержать их, чтобы они смогли выполнить свой долг в будущем. Что вы думаете об этом, генерал?
– С инженерной точки зрения, это самое экономичное решение, сэр, – ответил Гровс. – Но с точки зрения реальности… не знаю, лучшее ли оно.
– Я тоже не знаю, – сказал Халл, – но именно это мы собираемся сделать. Древние римляне в крайней необходимости тоже использовали диктаторов и считали, что лучшие из них те, кто менее всего желал занять высокий пост. По этому признаку я подхожу, и выбора у нас нет.
Он поднялся на ноги. Он не был молодым и проворным, но он делал дело. И еще, увидев президента не только стоящим, но и двигающимся, Гровс вспомнил, что вещи никогда не повторяются.
– Удачи вам, сэр, – сказал он.
– Благодарю вас, генерал; я возьму все, что смогу получить. – Халл направился к двери, затем остановился и посмотрел на Гровса. – Вы помните, что Черчилль сказал Рузвельту, когда только начался ленд-лиз? «Дайте нам инструменты, и мы закончим работу». Это то самое, что Соединенным Штатам требуется от Металлургической лаборатории. Дайте нам инструменты.
– Вы получите их, – обещал Гровс.
Белые утесы Дувра тянулись вдаль, причудливо изгибаясь. Шагая вдоль них, можно было взглянуть вниз на море, обрушивающееся на основание этих утесов. Дэвид Гольдфарб где-то прочел, что если действие волн будет продолжаться без каких-либо других сдерживающих факторов сколько-то миллионов лет – он не мог вспомнить, сколько именно, – го Британские острова исчезнут, и воды Северного моря и Атлантического океана сольются воедино.
Когда он сказал это вслух, Наоми Каплан подняла бровь.
– На Британских островах достаточно дел, которыми следует заняться прежде, чем пройдут миллионы лет, – сказала она.
Ветер с Северного моря унес ее слова прочь. То же самое он попытался сделать с ее шляпой. Наоми спасла шляпку и плотнее надела на голову. Гольдфарб не знал, радоваться, что она поймала ее, или печалиться, что ему не представился шанс проявить галантность и поймать ее. Конечно, ветер мог перемениться и унести шляпку через утес, тогда с галантностью будет плоховато.
Изображая удивление, он сказал:
– Почему вы так решили? Только потому, что последние несколько лет нас бомбили немцы и на нас напали ящеры? – Он легкомысленно помахал рукой. – Это мелочи. Теперь, если теперь одну из этих атомных бомб, или как там они ее называют, сбросят на нас, как на Берлин…
– Боже, не допусти! – сказала Наоми. – Вы правы: с нас уже хватит.
Ее акцент – устойчивый верхнеанглийский, накладывающийся на немецкий, – очаровывал его. Многое в ней восхищало его, но в данный момент он сосредоточился на произношении. Ее речь была улучшенным или более изысканным вариантом его собственной: английский язык низшего или среднего класса, наложенный на идиш, на котором он говорил до начала учебы в средней школе.
– Я надеюсь, вы не очень замерзли?
Погода была свежей, в особенности вблизи моря, но далеко не такой промозглой, как зимой. Только безудержный оптимист мог поверить, что весна начнется в один из ближайших дней, пусть даже не сразу.
Наоми покачала головой.
– Нет, все в порядке, – сказала она. Словно желая опровергнуть ее слова, ветер попытался задрать юбку из шотландки. Она лукаво улыбнулась, поправляя одежду. – Благодарю вас за приглашение погулять.
– Благодарю вас за то, что вы согласились, – ответил он.
Многие парни, которые заходили в «Белую лошадь», приглашали Наоми на прогулку; некоторые делали ей и более откровенные предложения. Она всем давала от ворот поворот, исключая Гольдфарба. Его зубы уже начинали стучать, но он не признавался себе, что мерзнет.
– Как приятно здесь, – сказала Наоми, тщательно подобрав слова. – До того как я попала в Дувр, я никогда не видела и не могла себе представить утесы, подобные этим. Горы я знаю по Германии, но утесов на краю земли, обрывающихся вниз более чем на сотню метров, – а там ничего, только море, – я не видела никогда.
– Рад, что они вам понравились, – сказал Гольдфарб с таким удовольствием, будто он был персонально ответственным за самую знаменитую природную достопримечательность Дувра. – Трудно найти в эти дни приятное место, куда можно пригласить девушку. Например, кино не работает из-за отсутствия электричества.
– И скольких девушек вы водили в кино и в другие приятные места, когда было электричество? – спросила Наоми.
Она могла вложить в этот вопрос некий дразнящий смысл. Тогда Дэвиду было бы легче ответить. Но в вопросе прозвучали серьезность и любопытство.
Он не мог просто отшутиться. В его жизни была Сильвия. Ее он тоже не водил в кино – он укладывал ее в постель. Она относилась к нему достаточно дружелюбно, когда он заглядывал в «Белую лошадь» за пинтой пива, но он не знал, как она охарактеризует его, если Наоми спросит. Он слышал, что женщины могут быть разрушительно искренними, когда говорят друг с другом о недостатках мужчин.
Поскольку он сразу не ответил, Наоми наклонила голову набок и бросила на него понимающий взгляд. Но вместо того, чтобы загнать спутника в угол, она произнесла:
– Сильвия сказала мне, что вы совершили что-то очень смелое, чтобы выручить одного из ваших родственников – кажется, кузена, она не была уверена – из Польши.
– В самом деле? – сказал он с радостным удивлением: возможно, Сильвия не говорила о нем слишком уж плохо.
Но если Наоми уже знала о нем что-то, рассказать еще будет не вредно.
