змеятся трубы — медузьи щупальцы. А затем уже пробиваться через модуль, где фурычит генератор, выдувающий щупальцы, к главному реактору. Взять его под контроль, ну и следом потрошить террористов на всех уровнях.
Считалось, что преступников не больше двух десятков.
Данилов, наконец, получил нормальный вход в решетку суперсвязи, поэтому добился объективки от Главинформбюро и Службы Общественного Здоровья, кое-что порассказал и Хованский.
Ядро террористической группы составили урки из банды Зонненфельда-Рыбкина, известного по кличке Сонни. Самого пахана, находившегося в открытой зоне «Мичуринск», намедни пытались арестовать. Провели масштабную облаву, но Сонни вовремя покончил с собой, а его капсула Фрая и джин исчезли незнамо куда. Банда Зонненфельда известна как сектантско-криминальная, занимается модельными наркотиками, симулирующими общение с «высшими силами». Киссельман, Шац и Миронов тоже имели связь с Сонни. Известно также, что в его банду и нынче входят левые ученые, занимающиеся изучением глюонной решетки. Среди террористов как будто есть и чистые оторвы -сектанты-юпитерианцы, которые на голубом глазу считают, что красный гигант является окном в лучший мир. В тоже время точная мотивировка действий банды Зонненфельда неизвестна.
Омоновцев же было три десятка. Не мешало бы и побольше. Но именно столько вмещал быстроходный рейдер «Одесса», да и серьезных людей уровня «Егер-9» в Поясе больше наскрести не удалось, ждать же подкреплений с Марса не доставало времени.
Начальство почему-то сильно торопилось. Поэтому оно и послало Данилова, который оказался ближе всех к месту сбора группы захвата. Таким макаром, оказался он ближе всех сотрудников Особого Отдела и к террористам. В его задачу не входило пробиваться внутрь станции вместе со спецгруппой, но ему вменялось провести первичные оперативно-следственные действия.
Почему же Главинформбюро держало в последнее время на станции всего сотню голов персонала, если на ней когда-то размещалось две тысячи, а могло быть и втрое больше. Боялась, что отборные солариты дружно вступят в ряды грязных сектантов-юпитерианцев? И на кой хрен «Медуза» понадобилась террористам? И почему сейчас, при подлете, все время кажется, что Юпитер — это необъятный потолок, загораживающий полмира и собирающийся свалиться на макушку?
Юпитер здесь явно играл роль голубого неба на Земле, только был ржаво-коричневым, с добавками желтого и серого, очень тяжелым и зловещим — особенно когда смотрел своим вращающимся глазом,
«большим красным пятном».
Мощный термоядерный двигатель специального рейдера позволил покрыть четыреста миллионов километров за три недели. При таких ускорениях биостазис был конечно полным. Сейчас многие участки психики были еще заторможены, особенно отвечающие за моторику, да и мускулы еще не полностью расконсервировались — несмотря на постоянные вливания синтетических адренергиков и «черной вдовы».
А омоновцам через один-два часа пора было уже идти в бой. Почему же так спешит Главинформбюро, зачем «гонит волну»?
Неожиданно вышел на связь абонент «Мурза», то есть Фридрих Ильич; паутинка была обычной степени защищенности, так что Данилов ожидал только общих фраз. Или, может, гнева ввиду недавнего и неожиданного, но весьма тесного общения с Зухрой Эдуардовной. Начальник явился супермимиком, в красно-черной форме выходного дня, на фоне какого-то довольно парадного зала в китайском императорском стиле.
— Что-то вы редко балуете меня разговорами, камрад Сысоев, даже после моего подключения к решетке.
— Потому что ты ведешь очень самостоятельную жизнь, Данилов.
Мы предоставили ее тебе, так же как и наше доверие. Поэтому не рассматриваем всякие частности с большой лупой, тем более на всякую частность не придумаешь инструкции.
— Я это уловил. Спасибо, доверие надеюсь оправдать.
— Сейчас надежды и веры тебе уже будет недостаточно. Ты слишком много знаешь. Я хочу, чтобы ты стал настоящим игроком, почувствовал азарт и волю к победе. Я тебя и стал выставлять вперед, потому что заметил зачатки воли — того, чего нет у большинства пастеризованных соларитов.
— Я почувствовал азарт и обязательно отыскал бы Анпилина в Поясе, если бы местные особисты не пакостничали, не проявляли бы непонятной прыти, ну и если бы вы не кинули меня на Юпитер.
Сысоев ухмыльнулся — для него это означало бурное веселье.
— С местными отделами будем вместе разбираться, когда вернешься — гнили нынче много. А прилетел ты, Данилов, на Юпитер как раз ради Анпилина. Твой приятель здесь на станции вместе с людьми из банды Зонненфельда. Тут вообще подобралась отличная компания.
Урки-интеллектуалы плюс законченные психи. Я про этих сектантов-юпитерианцев, у которых глаза в кучку.
— И что же им всем понадобилось возле Юпитера? Какую нужду справить?
— Это ты и узнаешь. Ты же в курсе, что точная мотивировка нам не известна. Но вряд ли они тут собирались устроить бордель. И вряд ли надеялись, что мы оставим «Медузу» в их полном распоряжении. Хотя кто знает. Шиза есть шиза.
— Насколько это может быть связано с политикой?
— Зонненфельд-Рыбкин считал себя крупным оппозиционером, диссидентом, политиком и даже мнил себя ученым, способным изменить информационно-общественный строй — кем-то вроде Гольдманна. Ты же понимаешь, что плох тот криминальный авторитет, который не хочет заиметь политический капитал. Может, он хотел надыбать здесь какой-нибудь сенсационный материал, которым можно смутить людей и загадить им мозги, как-то их посадить на крючок.
Хотя связующая паутинка была достаточно открытой, Данилов решил спросить напрямик — он как будто почувствовал то огромную толщу пространства-времени, которая отделяла его от звездкома Актива Коммунаров и прочих руководящих органов.
— Камрад Сысоев, Фридрих Ильич. Я интересуюсь, мог ли кто-то, скажем, из нашей верхушки, создать эту коллизию и спровоцировать бандитов. Для этого заранее убрали с «Медузы» всю толпу сотрудников.
Камрад Сысоев погасил свой супермимик, но не ушел со связи.
— По-моему ты ударился в другую крайность и перемудрил, Данилов.
Ну и зачем эта «уборка» могло понадобиться кому-нибудь из «нашей верхушки»?
— Например, чтобы подрезать жилки своему начальнику или сопернику, свалив на него всю ответственность. У нас как будто нет уже прежнего согласия в товарищах.
Сысоев не замахал протестующими руками.
— А что, Данилов, гипотеза не хуже других. Хочется ответить тебе откровенностью на откровенность… Кто-то из наших вполне мог пособничать и Зонненфельду, и Анпилину. Даже просто по глупости. У нас ведь многие корчат из себя крутых либералов. Ты только накопай побольше материала в этой своей командировке и мы ими займемся…
— Для вас, Фридрих Ильич, либерализм, как мне казалось, не является бранным словом.
— Конечно, Данилов, я — либерал, насколько это возможно. И наша служба либеральна, насколько это возможно. Но станет либерализма больше и нас сомнет космос, нас сомнет и уничтожит поганая человеческая природа. Полный либерализм, демократизм, капитализм — это хорошо для богатых. А мы на самом деле бедные, у нас не хватает энергии, защищенного жизненного пространства, даже жрачки. Кушать персики с собственного дерева и плевать косточки в портрет президента — это не для нас. Я подозреваю, что тебе стали известны некоторые малоприятные факты, но становление и стабилизация системы весьма сложный болезненный процесс, а разбалансировать ее можно в два счета. И тогда погибнут миллиарды, понимаешь, миллиарды людей.
— Но ведь можно бесконечно кивать на грядущую дестабилизацию и творить невесть что. Так ведь было в Совсоюзе, где ссылались на светлое будущее…
— У нас некому творить невесть что. Нами не люди управляют, Данилов, не люди со всеми их придурями. Нам не страшны ни немецкое изуверство «во имя переработки второсортных людей в первосортное мыло», ни русская или еврейская жестокость «во имя светлого идеала», ни мусульманское
