Потряс ее, чтобы просыпалась. Девка недовольно ворчала, но не просыпалась. Сигизмунд проорал:
— Рота, подъем!
Девка дернулась и открыла глаза. Испугалась, должно быть.
— Рядовая Двала! Доложите обстановку! — бодро крикнул Сигизмунд. И сам себе подивился. Вот ведь дурак.
Девка жалостливо залопотала.
— Вольно, — милостиво позволил Сигизмунд. — Готовьтесь к санобработке, рядовая Двала!
И показал ей «истребительное средство» в коробочке. Вынул бутылочку, покачал у нее перед носом.
— Видала? Травить будем насекомых.
Ничего-то бедная дура не поняла. Да от нее и не требовалось.
Сигизмунд крепко взял ее за руку и потащил в ванную. Девка, памятуя, видать, об Охте, упиралась, как могла, и поскуливала.
Сигизмунд пустил воду, взял девку за шею и сунул ее головой под кран. Девка брыкалась. Вырвалась. Все кругом забрызгала. Крикнула что-то — обругала, должно быть.
После чего забилась в угол. Уставилась оттуда сердито и обиженно.
Сигизмунд это предвидел. Решил поступить научно. То есть произвести для начала опыт на собаке, как дедушка Павлов заповедовал.
Подозвал кобеля, заманивая того в ванную. Кобель доверчиво подошел. Был помещен в ванну, намочен. Сигизмунд знаками показал девке, чтобы та кобеля держала, а сам начал втирать в пса пахучую жидкость. Кобель страдальчески терпел. Сигизмунд повернул к девке лицо и идиотски осклабился: дескать, знатно мы тут оттягиваемся. Дурочка в ответ радостно хихикнула и на голову Сигизмунда показала: мол, и себя не забудь. Сигизмунд грозно нахмурился: не забывайся, девка. А той идея, видать, понравилась. Знаками стала помощь предлагать.
Хм, а может и впрямь. Береженого Бог бережет. Ведь уже полсуток со вшивой неразлучен.
Сунул голову под кран — девке на радость. Вишь, освоилась. Только потом, уже намазанный и пахнущий «истребительным средством», сообразил: ведь это она юмор проявила. А еще говорят, у дураков юмора не бывает.
Даже погордился за свою дуру. Во какую нашел. Юморную.
Изведя второй флакон «истребительного средства» на девку и замотав той голову полотенцем, вручил ей несчастного, мокрого кобеля, завернутого в простыню. Держать наказал. Пальцем погрозил. И, оставив их в ванной, пошел разбирать сумки.
Пока разбирал, вдруг замер — ибо неожиданно как бы со стороны себя увидел, с головой, обернутой полотенцем, с бутылкой водки в одной руке и яблоком в другой. А рожа счастли-ивая! Рад- радешенек лох-сигизмунд.
Водрузил на стол бутылку водки, бутылку пива (двух остальных «Разиных» на опохмелку оставил), разложил рульку, хлеб-булку, прочую снедь. А в центр авокадину поместил. Остался собой доволен.
Глянул на часы. Начало седьмого. Пора смывать «средство».
Пошел в ванную. Девка глядела на него с унынием. Надоело намазанной-то сидеть. Понимаю, девка, всђ понимаю. Не зверь какой-нибудь. Мне и самому намазанным ходить во как надоело. Сичас смоем. Сичас.
Погладил ее по плечу. Потрогал нос печального кобеля. Тот диковато косил зраком.
Приободрив таким образом свою команду, добрый дядя Сигизмунд повернул кран. И…
Фыркая и плюясь, хлынул ржавый кипяток. Ванна стала быстро наполняться жидкостью кровавого цвета.
Глаза девки расширились. Она затряслась, уронив кобеля. Выключая воду и кляня водопроводчиков (нашли время!) Сигизмунду подумалось: точно, кого-то при девке в ванной зарезали.
Кобель явно не хотел лезть в кипяток. Попытался уйти под ванну и там затаиться. Сигизмунд поймал его за хвост, вытащил. Вместе с кобелем вытащилось очень много пыли.
Девка пришла псу на помощь. Негодующе заорала, вцепилась в Сигизмунда, попыталась кобеля от него вызволить.
— Да уйди ты! — рявкнул Сигизмунд. — Неужто свою собаку под кипяток суну?
Девка знаками показывать начала, чтобы он, Сигизмунд, сам под кипяток лез, коли такой дебил. А она, девка, и сама не дастся, и кобеля увечить не позволит.
И вдруг кукиш ему показала.
Вот мерзавка, а!
Сигизмунд снова включил воду — проверить, не проснулась ли в водопроводчиках совесть. В кране захрипело, зарычало, кроваво плюнуло и сгибло. Вода кончилась. Навсегда.
Сигизмунд пошел в коридор, забрал купленную в киоске книгу про дураков и вернулся к девке. Раскрыл на первом попавшемся месте и прочел с выражением:
— …'Пещера, где она жила, была не что иное, как огромная глубокая яма; на стене висела икона с горевшей пред ней лампадой, на полу лежала ветхая одежда труженицы, и она сама с заступом в руках, босиком, в одной рубашке и с распущенными волосами, распевала звонким голосом духовные песни. Это была наша Маша, доведенная до этого состояния своими родственниками, видевшими в ней средство наживы. Приходившие к ней предлагали ей разные вопросы, но она на них почти не отвечала, опускали ей в яму сдобные пироги, калачи, сайки и деньги, а взамен этого брали из ямы песочек и щепочки»…
Он остановился, пораженный сходством прочитанного с собственной гипотезой. Землянка, таежный тупик, звероподобные родственники… Много лет шла благая весть о «Сайгоне» по миру, пока не добралась до таежного тупика. Бежала оттуда наша Маша, себя не помня, в одной только рубашоночке. Брела, скорбная, лесами-полями, городами-весями, пока не добралась до Питера, а там глянь — «Сайгона»-то и нет, одни унитазы из витрины пялятся… Вот и поехала окончательно крыша у болезной…
— Бедная ты моя, — с чувством произнес Сигизмунд.
В этот момент кран глубоко-глубоко вздохнул, подавился и с блевотным звуком разразился бурными потоками.
Девка сильно подергала Сигизмунда за рукав. Показала на кран. А будто он сам не видел.
Сигизмунд выждал минутку. Вода шла уверенно, мощно. Дали-таки, уроды, воду.
Омыли кобеля, брата меньшого. Затем пиплицу. Ее Сигизмунд еще и дорогим шампунем полил. Желал, чтоб от девки пахло приятно.
Потом и о себе позаботился. Были там вши, не было их — теперь уж не заведутся.
Сразу на душе полегчало.
Выдал девке расческу, а сам пошел волосы сушить. Фен достал из шкафа. Обсушился. Не любил, чтоб мокрый волос к шее лип.
Девка нелепая выбралась было из ванной, но стоило включить фен, как в страхе метнулась обратно. Сигизмунд подергал дверь. Девка держала с той стороны.
— Волосья-то высуши! Простынешь мокрая.
Но девка крепко вцепилась в дверь и не открывала.
Сигизмунд плюнул, выключил фен и убрал его.
Девка выждала еще и только спустя минут десять опасливо выбралась из ванной. Глаза отводила. Кобель, нашкодив, так себя ведет, и потому Сигизмунд заинтересовался: что еще полоумная натворила. Оказалось — расческу пластмассовую о свою гриву сломала. Сигизмунд только рукой махнул.
Она сразу повеселела. Патлами затрясла.
Сигизмунд вспомнил молодость и сказал:
— Классный хайр.
Она насторожилась, замерла, будто прислушиваясь. Голову набок склонила.
— Что? — засмеялся, наконец, Сигизмунд. — Хайр, говорю, классный.
И на ее волосы показал.
Она покачала пальцем и проговорила:
