— С кем это ты? — подозрительно спросила мать.
— С кобелем.
— Гоша, как ты выражаешься…
— А как говорить? «С собакой»?
Лантхильда что-то залопотала, показывая на свою физиономию. Сигизмунд махнул ей на диван. Рявкнул:
— Сидеть и молчать, унлеза двала!
— Что? — переспросила мать.
— Это я не тебе. Так «наполеон» оставь мне, ладно?
— Не знаю, будет ли «наполеон» в этом году. Денег нет.
— Я подброшу.
— Ты Наталье подбрось. Она Ярика в бассейн хочет устраивать… И вот что, Гоша. Мы тут с отцом говорили… Хотим с Ярополком перевидаться.
— Ну? — настороженно спросил Сигизмунд.
— Нуу, — потянула с дивана девка. Сигизмунд показал ей кулак.
— Ждем вас на выходные, — твердо произнесла мать. — Я Наталье уже говорила. Вы с ней, вроде, встречаетесь. Договоритесь, а потом ты мне отзвони.
— Ладно, — угрюмо согласился Сигизмунд. — Привет отцу.
Положил трубку. Уставился на Лантхильду. Сегодня жизнь корчила ему одну гримасу за другой.
Лантхильда снова стала на лицо показывать.
— Терпи, — велел Сигизмунд. — Пойдем посмотрим, что ты сегодня наварила.
Лантхильда наварила мясную похлебку. То есть мясо с разными крупами. Эксперимент. Одни крупы сварились излишне, другие не сварились вовсе. Но есть можно. Если очень голоден.
И опять, конечно, недосолено. Зато приправ набросала — всех, какие нашла.
Сигизмунд был ОЧЕНЬ голоден.
— Дамы и гусары! — вскричал он, решив не обращать внимания на диковатый девкин вид. — Прошу к столу! Кушать подано. Наташа Ростова, а вам отдельное приглашение надо? Ха-ха, подпись: поручик Ржевский.
Девка что-то лопотнула невнятное. Благоухая кремом, села. Чинно взяла в руки ложку, немигающим взором водянистых глаз уставилась на Сигизмунда. Ждала, пока хозяин первым откушает.
Под леденящим скандинавским оком, видевшим немало лофтензеендской трески, Сигизмунд выставил на стол две тарелки. Разложил похлебку по тарелкам.
Девка неожиданно обрела столь торжественный вид, что Сигизмунду остро захотелось встать и прочесть молитву. Ситуация явно требовала. Останавливало только то, что он не знал ни одной молитвы. Поэтому ограничился тем, что взмахнул ложкой и провозгласил:
— Начинаем итан и фретан!
Некоторое время ели, каждый уткнувшись в свою тарелку. Девкину стряпню, если досолить, в принципе, употреблять можно. И даже ничего, хоть и специфично.
Сигизмунд поймал себя на том, что довольно громко чавкает. Опустился тут, одичал. Будь на месте девки Наталья, обязательно сделала бы замечание. Хорошо, что ее здесь нет.
Мельком подумалось о воскресном обеде у родителей. Да ну, еще думать. Лучше думать о чем- нибудь приятном…
Тут Лантхильда, будто уловив его мысли, проворчала что-то. Насчет «итан» и «фретан». Ну да, забыл: люди итают, а кобель фретает. Девка, видать, настаивала на соблюдении субординации.
Впрочем, настаивала тихонько, не назойливо. Сигизмунд снова размягчился душой. Хорошо вот так прийти после рабочего дня… с получкой… Да, и на тебя с размалеванной мордой набросятся. Последние из могикан.
Потекли воспоминания о Фениморе Купере. О собственных подвигах времен босоногого и голопопого детства. Как морду маминой помадой размалевал.
И еще стишок вспомнился, из того же Купера. Распевал какой-то деятель со смешным названием квакер. Стишок был дурацкий. У Сигизмунда всегда вызывал длительные смеховые припадки.
Не удержавшись, процитировал вслух — пусть Лантхильда насладится поэзией:
— Как сладко и отрадно
жить в мире и труде -
как будто благовония
текут по бороде…
Господи!.. Они же липкие!.. Благовония эти…
Лоснящаяся от крема Лантхильда молча уставилась на Сигизмунда. Опять не одобряла. Мол, нечего за едой так ржать. Утеньки, какие мы патриархальные!.. Боженьки, какие мы благовоспитанные!.. Как морду маркером мазать — тут мы озорные, а как за обедом хихикнуть — тут мы недовольные.
А девка-то Купера и не читала. Небось, и не знает такого писателя. Какие купера, все, поди, на водку уходило. А может, на девкин язык Купера и не переводили.
Интересно, а ведь Купера не на все языки переводили. На чукотский, например, явно не переводили. А может, и переводили. Ну, на тунгусский не переводили…
— Лантхильда! Ты Купера читала?
На него вновь поднялись очи лофтензеендской трески.
— Хво? — спросила треска.
— Фенимора. Ну, старину Купера. Коопера.
— Ита йах заха, — строго молвила Лантхильда.
Поговорили. Беседа застольная, светская.
И тут из сигизмундовой комнаты донесся отчаянный лай кобеля. Закрыли его там, что ли? Да нет, если бы закрыли, он бы сразу взвыл. И бился бы об дверь всем телом. Не выносит скотина запертости.
Странно. Обычно он под входной дверью лает на каких-нибудь возвращающихся с работы соседей. Доказывает хозяину свою полезность. Мол, сторожевой я, сторожевой.
Сигизмунд встал.
— Пойду погляжу, что он там надрывается…
Девка недоуменно смотрела ему в спину.
…Это был длинный тонкий водопад. Похожий на бороду корейского мудреца. Узкой струйкой он низвергался с потолка на изножье сигизмундова дивана.
Несколько мгновений Сигизмунд зачарованно смотрел, как темнеет вдоль шва побелка потолка и как водопадик ширится, неуклонно продвигаясь к…
— Лантхильд!!! — истошно заорал Сигизмунд.
…компьютеру.
С кухни донесся грохот. Стол задела, что ли? Бах! Точно, тарелку уронила. Вроде, не разбила.
Топ-топ. Бум!
— Тазы неси, живо!
Девка разинула рот, запрокинула голову. Посмотрела на струйку.
— Двала! Живо!.. Тазы!..
Сигизмунд навис над компьютером. Закрыл телом, руки распростер, как крылья.
Кобель уже понял, что это новая игра. Подскакивал, покусывал за ноги, отскакивал. Хвостом махал, оглушительно гавкал. По замыслу пса, надлежало погнаться за ним по всей комнате, чтобы можно было вскочить на диван, спрыгнуть на пол и так далее.
— Пшел на хер!.. — бессильно шипел Сигизмунд, прикованный к компьютеру. И вновь орал: — Лантхильд!!! Где тебя там черти носят? Дура нерусская!..
Есть! Вода пошла вдоль хребта. Сперва осквернила рубашку, затем подобралась к поясному ремню. Неприятной холодной струйкой просочилась ниже. Сигизмунд дергал лопатками, злобился. Кобель ел ноги.
