— Вот и хорошо, — сказал он. — Тогда я писаря поставлю в строй, а тебя — на его место.
«Писарь — вот гадость», — подумал барон. Он не знал, что эта должность, о которой мечтала добрая половина роты и которая была закрыта для большинства из-за поголовной неграмотности Каскоголовых.
— Я теперь тоже буду в вашем Ордене? — спросил барон.
— Если заслужишь, — нехотя отозвался Кьетви. — Ты за третьей стеной, это уже большая честь.
— За третьей стеной? — переспросил барон.
— Ну да, в квартале воинов. В Шлеме Бриона.
— А кто это — Брион?
— Это был герой. Великий герой древности. Он проник в логово злобного чудовища, которое своим зловонным дыханием отравляло пол и луга, так что гибли птицы и выгорали травы. Оружие для Бриона сковали из обломков мечей знаменитых бойцов. И когда Брион отрубил дракону голову, то клинок растворился в ядовитой крови…
Барон сказал задумчиво:
— Почему-то у многих такое странное отношение к драконам и великанам… Я думаю, что ваш Брион был просто браконьером.
Кьетви поперхнулся.
— Малыш, это предание записано у нас в Уставе!
— Я не хотел обидеть вас, — искренне сказал барон. — Но я близко знаю одного дракона. Вы же не видели драконов?
— Хвала великому Одину — нет, — с чувством ответил Кьетви.
— Если я останусь жив, — сказал барон вполне серьезно, — я познакомлю вас. Он чудный.
Кьетви вздохнул и, и поднимаясь на ноги, коснулся его волос.
— Бедный ты парень, — сказал он.
25
Барон сидел за столом возле стойки с холодным оружием, прямо под надписью: «Исполнительность — душа дисциплины» и, изнемогая от скуки, писал протокол. Дежурный солдат у входа избегал встречаться с ним глазами. С тех пор,как барон утвердился в должности писаря по распоряжению самого Верзилы Кьетви, жизнь стала солдатам не в радость. Стол поставили прямо у входа. Многолетний опыт научил их тому, что любимчики командира занимаются слежкой за остальными-прочими. Никогда прежде в роте таковых не было. И вот писарь отправлен во взвод тяжелых пикинеров, а этот зануда юных лет шуршит бумажками, с тоской поглядывая на холодное оружие. При нем даже в карты не переброситься. И разговоры все слышит.
Перед бароном стоял Каскоголовый, которого задержал патруль возле мокрушинских бараков. Солдат из роты Кьеттви, распевая в нетрезвом виде песни патриотического содержания (на патриотизм он впоследствии напирал как на смягчающее обстоятельство) метал ножи в пьяного же рабочего с Восточного Берега. Оба они просто погибали от хохота. При появлении патруля рабочий скрылся, а Каскоголовый был задержан, разъяснен и доставлен в роту. Писарю надлежало взять у него показания и довести их до сведения командира.
Барон в глубокой тоске смотрел на покрасневшее лицо с туповатыми прозрачными глазами навыкате. Каскоголовый пялился куда-то в угол и беззвучно шевелил губами. Солдат поглядвал на него с тайным сочувствием.
Барон вздохнул и приступил к допросу.
— Кто первый начал драку?
— Мы не дрались, господин писарь, — монотонно произнес солдат.
— Зачем же ты кидал в него ножи, чудо?
— Это были не просто ножи, — пояснил солдат, мрачнея. — Это были «миллиметрики». Надо попасть ножом в стену в миллиметре от головы.
— Ты наделал в стене барака зияющих дыр, — скучным голосом сказал барон. — У Верзилы уже было объяснение с подрядчиком.
Солдат пожал плечами.
— Делов-то, — от души сказал он.
— А куда делся твой приятель?
— Он мне не приятель. Гад он. Растворился в воздухе, как последний мерзавец. — Солдат склонился к столу, заглядывая барону в глаза. — Ведь бедуины — они такие: вот они здесь — и вот их уже нет, господин писарь.
— Отодвинься, — сказал барон.
Солдат обиделся.
— Напрасно, — сказал он с укоризной. — Я поем сейчас пшена и снова буду как не с похмелья…
Барон дописал последнюю фразу: «…и оказывал сопротивление при задержании, упираясь ногами в мостовую» и отбросил перо. Солдат продолжал зависать над столом.
— Все, — сказал барон. — Иди. Я доложу.
Каскоголовый побрел в сторону кухни.
— Ну и дерьмо же ты, — сказал дежурный от двери.
Барон присел на краешек стола, сминая бумаги.
— Это ты мне?
— Тебе-тебе, — сказал дежурный. — Сопляк. Беги, жалуйся Верзиле. Дерьмо собачье.
Он плюнул. Барон смотрел на него словно издалека. Почему-то в эту минуту он ощущал себя очень старым. Надо бы разозлиться, подумал он. Он подозревал о том, что в роте его ненавидят, но до поры до времени его это мало интересовало. Ему нужно было попасть за четвертую стену? за пятую? — сколько их там? — чтобы добраться до тех, от кого зависит течение городской жизни, и вытрясти, выколотить из них Хальдора. Но сейчас перед ним стоял содрогающийся от ненависти солдат и с этим нужно было считаться.
— Хочешь убить меня? — спросил барон, подумав.
— Хочу, — тотчас ответил он.
Барон повернулся к стойке и взял в руки первый попавшийся меч. Мечи были здесь плохие, это он сразу увидел.
— Попробуй, — сказал барон.
Солдат пожалел о своей смелости через несколько минут. Он не подозревал о том, что этот щуплый тринадцатилетний подросток окажется серьезным противником. Обезоруженный, загнанный в угол. он отчаянно скосил глаза на клинок, который слегка касался его горла. Глядя на холодное, неподвижное лицо барона, можно было подумать, что в мальчишку вселились демоны и что сейчас эта крепкая детская рука одним движением загонит металл прямо в пульсирующую ямку между ключицами.
Но барон неожиданно опустил руку с мечом и отвернулся. Его терзала острая жалость к этому перепуганному солдату, который был старше его лет на десять.
— Господин писарь, — хрипло сказал солдат, — не говорите Верзиле…
— Ладно, — сказал барон.
Солдат перевел дыхание и тут же снова перестал дышать. В дверях безмолвно высился Верзила Кьетви — с побелевшими губами, неподвижный, с яростью в светлых глазах. Солдат с ужасом, почти суеверным, смотрел на капитана. Кьетви шагнул с порога, оттолкнул барона и дважды резко ударил солдата по лицу, после чего треснул его головой о стену и отпустил. Солдат тихо сполз на пол. Кьетви для верности пнул его сапогом и повернулся к барону.
