– Что значит «не может быть», если это есть?! Интересно, если бы вместо камер стояли радары, что бы они показали?
– Откуда я знаю? Нужно перебрать камеры.
– Не нужно.
– То есть как?
– Дюк, камеры исправны. Скажи, что перпендикулярно всему остальному?
– Я плохо разгадываю шарады.
– Это не шарада. Я мог бы отослать тебя к мистеру Квадратусу из Планиметрик-Сити, но я тебя пожалею. Так что же перпендикулярно всему на свете? Ответ: два тела – бутылка и пистолет.
– Что-то вы темните, босс…
– Я никогда еще не выражался яснее. Вместо того, чтобы искать неисправности в камерах, которые не показали тебе ожидаемого, постарайся поверить увиденному. Давай посмотрим остальные фильмы.
Ничего нового для себя Харшоу из этих фильмов не почерпнул. Пепельница, висящая под потолком, не попала в кадр, было заснято лишь ее неторопливое возвращение. Изображение пистолета было очень маленьким, но, насколько Харшоу разобрал, пистолет исчез, не перемещаясь в пространстве. Наводя пистолет на Смита, Харшоу крепко держал оружие, поэтому результатом он остался доволен, если здесь уместно слово «доволен».
– Дюк, мне нужны копии.
Дюк поколебался:
– Я еще не уволен?
– Черт возьми! Нет, но с условием, что ты будешь есть за общим столом. Постарайся отложить свои предрассудки и слушай.
– Слушаю.
– Когда Майк просил позволения съесть мое старое жилистое мясо, он оказывал мне величайшую из известных ему почестей. Да, по единственному ЕГО закону, это – честь! Майк всосал это, если можно так выразиться, с молоком матери. Он оказывал мне величайшее доверие и просил о величайшем одолжении. Ему все равно, что думают об этом в Канзасе; он мерит жизнь теми мерками, которые ему преподали на Марсе.
– По мне лучше канзасские.
– По мне тоже. Но ни ты, ни я, ни Майк не вольны в выборе. Нельзя перечеркнуть то, чему тебя учили в детстве. Пойми, наконец, что ты, если бы тебя воспитывали марсиане, относился бы к съедению себе подобных так же, как Майк.
– Не думаю, Джабл. Конечно, Майку не повезло, он воспитывался не в цивилизованном обществе. Но здесь другое, здесь – проявление инстинкта.
– Сам ты инстинкт! Дерьмо!
– Но это же инстинкт! Я не всосал с молоком матери, что нельзя быть людоедом. Я сам знал, что это – грех, страшный грех. Меня от одной мысли об этом тошнит. Это – чистый инстинкт.
– Дюк, – простонал Джабл, – так не бывает: ты разбираешься в сложнейших механизмах и не имеешь ни малейшего представления о том, как работает твое сердце или желудок. Твоей матери не было нужды говорить: «Не ешь своих друзей, сынок, это нехорошо». Ты впитал это убеждение из нашей культуры, как, впрочем, и я. Все эти анекдоты о каннибалах и миссионерах, сказки, мультики, фильмы ужасов – разве это инстинкт? В древности каннибализм присутствовал во всех ветвях человеческой расы. И твои, и мои предки были каннибалами.
– Ваши, наверняка, были.
– Дюк, ты, кажется, говорил мне, что в твоих жилах есть доля индейской крови.
– Ну да, одна восьмая. А что?
– Это значит, что и среди твоих предков были каннибалы, и тебя от твоих предков-каннибалов отделяет более короткий промежуток, чем меня от моих, потому что…
– Ты старый, лысый…
– Тихо! Ритуальный каннибализм был широко распространен в племенах коренного населения Америки – читай историю. Кроме того, будучи североамериканцами, мы можем иметь прадеда-конголезца – вот вам, пожалуйста, еще людоед. Если даже мы чистейшие англосаксы (что маловероятно: смешанные браки были, есть и будут), то это значит, что мы произошли от европейских, а не африканских или индейских людоедов. Все цивилизации проходили ступень людоедства. Дюк, глупо противопоставлять практику десятка поколений извечному инстинкту, по которому тысячи людей жили тысячи лет.
– Я не могу с вами спорить, Джабл, вы выворачиваете все мои слова наизнанку. Я останусь при своем мнении. Пусть мы произошли от дикарей, но сами-то мы – цивилизованные люди. По крайней мере – я.
Джабл улыбнулся.
– Из чего следует, что я – нет. Что ж, сынок, несмотря на то, что мои условные рефлексы не дадут мне жевать твое филе, несмотря на укоренившийся во мне предрассудок против такой возможности, я считаю табу на каннибализм величайшим изобретением человечества… именно потому, что мы нецивилизованные люди.
– Что?
– Если бы у нас не было этого табу, настолько сильного, что ты считаешь его инстинктом, я бы насчитал не один десяток человек, которым нельзя доверять даже при нынешних ценах на мясо.
Дюк не сдержал улыбки.
– Я бы, к примеру, не рискнул бы пойти в гости к теще.
– А взять нашего южного соседа! Ты можешь поручиться, что мы не попали бы к нему в холодильник? А Майку я доверяю, потому что он – цивилизованный человек.
– Что?
– Ну, не цивилизованный человек, а цивилизованный марсианин, если тебе так понятнее. Я много говорил с Майком и знаю, что марсиане не жрут друг друга, как пауки. Они съедают тела своих умерших, которые мы обычно сжигаем или закапываем в землю. Это формализованный и глубоко религиозный обычай. Марсианина никогда не рубят на мясо против его воли. У марсиан нет понятия «убить». Житель Марса умирает тогда, когда он сам этого хочет, и когда его друзья и души умерших предков позволяют ему это сделать. Решив умереть, марсианин умирает так же легко, как мы с тобой закрываем глаза. Ему не нужны ни насилие, ни болезнь, ни лишнее снотворное. Вот он жив и здоров, а через секунду превращается в дух. Тогда его друзья съедают то, в чем он более не испытывает потребности, познавая его и воздавая честь его достоинствам. Дух присутствует при этом. Это своего рода обряд конфирмации, после которого дух приобретает статус Старшего Брата; как я это понимаю, – старейшины.
Дюк скорчил гримасу:
– Боже, какой пещерный обычай!
– Для Майка – это торжественная и даже радостная религиозная церемония.
Дюк фыркнул:
– Джабл, неужели вы верите в эти сказки? Это же людоедство плюс дичайшее суеверие.
– Я бы не рубил сплеча. Конечно, идею о Старших Братьях трудновато переварить, но Майк говорит об этом так, как мы говорим о дожде, прошедшем в последнюю среду. Кстати, к какой церкви ты принадлежишь?
Дюк ответил.
Джабл продолжал:
– Я так и думал. В Канзасе – это самое распространенное религиозное течение. Скажи, что ты чувствуешь, когда участвуешь в акте каннибализма, допущенном и освященном христианской церковью?
– Что вы имеете в виду? – Дюк вытаращил глаза.
Джабл торжествующе выпрямился:
– Ты был членом общины или только посещал воскресную школу?
– Я был членом общины. Я и сейчас им остался, хотя редко хожу в церковь.
