знает, что это такое. И она ответила:
– Да, я – женщина.
Смит не сводил с нее глаз. Джилл смутилась. Она ожидала, что на нее будут смотреть глазами самца, а попала как будто под объектив микроскопа. – Ну что, похожа я на женщину?
– Я не знаю, – медленно проговорил Смит. – Как должна выглядеть женщина? Что делает тебя женщиной?
– О Господи! – (Такого странного разговора с мужчиной Джилл не приходилось вести, пожалуй, со дня конфирмации). – Может быть, мне раздеться?
Смит молчал, анализируя услышанное. Первую фразу он не понял. Наверное, это одна из формальных фраз, которые люди так часто используют… Но она произнесена с силой, поэтому может быть последним сообщением перед уходом. Возможно, он вел себя с женщиной настолько неправильно, что она сейчас дематериализуется.
Смит не хотел, чтобы женщина умерла, даже если это ее право или обязанность. Только что они разделили воду, и вот новообретенный брат по воде уходит и дематериализуется! Смит пришел бы в ужас, если бы не нужно было подавлять чувства. Он решил, что если она сейчас умрет, он умрет тоже – после воды иначе нельзя.
Во второй фразе встречались знакомые слова. Смит понял суть действия и то, что действие мыслится как предполагаемое. Может быть, это выход из кризиса? Может быть, если женщина снимет с себя одежду, никому из них не придется умирать? Он радостно улыбнулся:
– Да, пожалуйста.
Джилл открыла рот. Закрыла. Опять открыла и сказала:
– Черт меня возьми!
По интонации Смит понял, что ответил неправильно. Он стал настраиваться на дематериализацию, с нежностью перебирая в уме все, что пережил и познал. Особое внимание в своих воспоминаниях он уделял этой женщине. Вдруг Смит увидел, что женщина наклонилась к нему. Она смотрела ему в лицо и, очевидно, не собиралась умирать.
– Может, я неправильно вас поняла? Вы просили меня снять одежду?
Смит перевел вопрос правильно и ответил в надежде, что нового кризиса не будет.
– Да.
– Так оно и есть. Да, брат, не такой уж ты больной!
Смит сразу же отметил слово «брат» – женщина напоминала, что они побратались через воду. Потом он подумал, соответствует ли его состояние тому, о котором говорит новый брат.
– Я не болен, – подтвердил он.
– Провалиться мне на этом месте, если у тебя не все в порядке! Но раздеваться я не буду. Мне пора.
Она выпрямилась и пошла к двери. На пороге оглянулась и с игривой улыбкой сказала:
– Ты можешь попросить меня об этом в другом месте. Тогда посмотришь, что делает меня женщиной.
Женщина ушла. Смит расслабился и отключил внимание от своей палаты.
Он был горд, что исправил ситуацию, и им не пришлось умирать. Но нужно было еще многое осознать. В речи женщины было несколько новых слов, а те, которые не являлись новыми, оказались сгруппированными таким образом, что смысл фраз был неясен. Он испытывал какое-то радостное чувство, которое вполне могло сопутствовать общению братьев по воде, но к этому чувству подмешивалось что-то, одновременно и тревожное и приятное. Смит думал о своем новом брате, этой женщине, и вслушивался в свое радостно-тревожное чувство. Он вспомнил, как впервые присутствовал при дематериализации. Но сейчас это воспоминание, неизвестно почему, вызвало у него ощущение счастья.
Жаль, что здесь нет доктора Махмуда. Так много нужно узнать – и неоткуда.
Остаток дежурства прошел, как во сне. Перед глазами Джилл стояло лицо марсианина, а в памяти крутились его безумные слова. Нет, Смит не безумен, она работала в психиатрических клиниках и знала, что марсианин был в здравом рассудке. Он не безумен, а невинен, решила она, а потом подумала, что и это слово не подходит. У него невинное лицо, но отнюдь не невинные глаза. Кем же надо быть, чтобы так выглядеть?
Когда-то она работала в монастырской больнице и видела такое лицо у сестры-монашки. Однако в лице Смита ничего женского не было.
Джилл переодевалась, когда к ней заглянула другая сестра.
– Джилл, к телефону.
Джилл ответила, не включая изображения.
– Это Флоренс Найтингейл? – спросил баритон.
– Да. Это ты, Бен?
– Верный поборник свободы слова собственной персоной. Ты занята, малышка?
– Что ты задумал?
– Я задумал угостить тебя бифштексом, напоить ликером и задать тебе вопросик.
– Я отвечу «нет».
– Не тот вопрос, что ты думаешь.
– О, ты умеешь задавать и другие вопросы? А ну-ка!
– Потом. Когда ты подобреешь.
– А бифштекс будет натуральный? Не синтет?
– Обещаю. Ткнешь в него вилкой – и он замычит.
– У тебя, наверное, банковский счет закрыт, Бен?
– Это постыдно, но не смертельно. Так как?
– Уговорил.
– Через десять минут на крыше медицинского центра.
Джилл сняла надетый было костюм, повесила его в шкаф и выбрала платье, которое держала специально для таких случаев. Платье было простого покроя, почти прозрачное и, скорее, подчеркивало то, что должно было скрывать. Джилл с удовлетворением оглядела себя в зеркало и отправилась на крышу.
Пока она осматривалась в ожидании Бена Кэкстона, к ней подошел дежуривший на крыше санитар.
– Вас ждет машина, мисс Бордмэн. Вон тот «тальбот».
– Спасибо, Джек.
Джилл увидела такси с открытой дверцей. Она села в аэромобиль и уже собиралась сказать Бену двусмысленный комплимент, когда увидела, что его нет. Такси было автоматическим. Дверца закрылась, машина взлетела, развернулась и направилась к другому берегу Потомака. На площадке над Александрией машина приземлилась, в нее сел Бен, и аэромобиль снова взлетел.
Джилл взглянула на Бена.
– Ты посмотри какие мы! С каких это пор за своими подругами ты присылаешь роботов?
– Есть причины, малышка, – Бен погладил ее по колену. – Нельзя, чтобы нас видели вместе.
– Что?!
– Нельзя, чтобы нас видели вместе. Остынь.
– И кто же из нас прокаженный?
– Мы оба. Джилл, я – газетчик…
– А я уж подумала, что ты кто-то другой.
– …А ты работаешь в больнице, где лежит марсианин.
– И поэтому мне нельзя здороваться с твоей мамой?
– Объясняю популярно. В округе более тысячи репортеров, литературных агентов, борзописцев и всякой другой шушеры плюс толпа, которая набежала, когда прилетел «Чемпион». Все они хотят
