Он взял ее за руку и склонился возле койки, гладя ее лоб, словно успокаивая ребенка:
— Никогда больше. Теперь спи.
Она закрыла глаза, лицо успокоилось. Через некоторое время дыхание стало медленнее и регулярнее, ее руки расслабились.
Он встал на ноги и повернувшись увидел монахинь, в тусклом свете глядевших в дверь с одинаковым выражением изумления на лицах. Сестра Анджела стояла в ногах постели сложив руки, бледная и спокойная. Подавив эмоции, совершенно спокойно он подождал, что она скажет, и как всегда она его удивила.
— Я думаю, теперь вам лучше пойти со мной, господин Рихтер — мягко сказала она. — Исходя из положения вещей, я должна сказать, что вам следует наложить еще один-два шва.
В сером свете рассвета далеко к северо-востоку U-235 поднялась на поверхность у буя встречи в миле от Бергена. Она представляла собой чрезвычайное зрелище, ибо вместо носа был лишь зазубренный пенек скрученного заржавевшего металла. Посреди пролива обнаружилось, что восемь метров полубака смято на один бок. Фримель сообразил, что освободиться от поврежденного куска металла можно, если попеременно менять скорость с полной вперед на полный назад.
Однако, остаток пути представлял настоящий кошмар. Он не смыкал глаз тридцать шесть часов и когда последовал за Энгелем по трапу на мостик, это в самом деле было весьма медленно.
Эскорт из двух вооруженных траулеров спешил встретить их, мигая сигнальными фонарями. Энгель рассмотрел их в бинокль, потом повернулся. Лицо его было серым, глаза потемнели, стали безжизненными. Повязка на лбу не улучшала общего впечатления.
— Мы дошли, господин адмирал?
— Похоже на то.
Сзади них по трапу быстро вбежал матрос и передал листочек:
— Сообщение, капитан.
Он вручил его Фримелю, но тот покачал головой:
— Ты прочитай — сказал он Энгелю.
— Прекрасная работа, Отто. Дениц, главнокомандующий Кригсмарине — прочитал Энгель тихим голосом. — Это все.
— Прекрасная работа — резко засмеялся Фримель. — В самом деле, прекрасная работа.
Возник очередной шквал активности, когда миноносцы прошли мимо них на позиции, матросы с бортов приветствовали медленно ползущую U-235.
Откуда-то снизу раздался крик, заглушенные вопли радости, по железному трапу затопали ноги и на мостик пулей вылетел Хайни Рот с очередным листочком в руке. Он был бледен от восторга.
— Ради бога, что там такое? — спросил Фримель.
— Еще сообщение, господин адмирал. Просто говориться: «Информация абвера. В лондонскую тюрьму Кейдж девятнадцатого доставлен Герике.»
Он отвернулся и тяжело склонился на поручни, совершенно не владея собой. Фримель из нагрудного кармана достал смятую пачку сигарет. Там еще оставалась одна, которую он аккуратно вставил в мундштук. Хайни дрожащей рукой дал ему прикурить.
Фримель глубоко затянулся, потом вздохнул:
— Последняя из вшивого французского сорняка, но за всю свою жизнь я не курил сигареты слаще.
Баркентина «Дойчланд», 20 сентября 1944 года. Широта 46°55N, долгота 17°58W. Очередная плохая ночь. Ветер силой семь баллов. Дожди и бурное море. В четыре склянки утренней вахты на клотике разорвался внешний джиб и отломился джиб-бум, когда с наветренной стороны пришла сильная волна. Старший матрос Клют и Шмидт, спрыгнувшие к вантовым поручням, были снесены в скупперы. Я ожидал, что их унесет, но каким-то чудом они уцелели. Шмидт получил перелом левого предплечья. Было крайне необходимо идти против сильного течения и я решил зарифить судно, чтобы дать господину Штурму шанс исправить повреждение. В две склянки дополуденной вахты боцман Рихтер доложил, что в трюме восемнадцать дюймов воды. Я приказал ему немедленно вызвать снизу вахту правого борта и поставить на помпу. Лишь в две склянки первой собачьей вахты господин Штурм смог сообщить, что все повреждения исправлены. Вахта боцмана Рихтера откачала воду досуха и шторм немного уменьшился, поэтому мне стало возможным повернуть судно и возобновить прежний курс, потеряв около сорока миль, пока мы дрейфовали по ветру. По моей оценке мы сейчас находимся примерно в семистах милях к западу от Бискайского залива.
7
Считалось полезной пропагандой дать публике посмотреть на немецких военнопленных, провозимых через станцию Юстон. Суб-лейтенант Фишер командовал конвоем, который состоял из Карвера и двух старших матросов Райта и Хардисти. Они были в гетрах и портупеях с подвешенными револьверами Веблей-38, как и обычный береговой патруль, однако они провели Герике сквозь толпу по возможности незаметно, просто как еще одного военнопленного, набросив на его плечи голубой плащ.
Фишер предъявил документы охраннику поезда, который провел их в багажный вагон. Задняя секция была забрана металлической решеткой, за которой лежала куча красных мешков главного почтового управления.
Охранник достал ключ:
— Если вам надо, он может пройти внутрь.
— Прекрасно — сказал Фишер. — Можете оставить мне ключ?
— Почему бы и нет — сказал охранник. — У меня есть запасной. Мне кажется, вы не похожи на почтовых воров.
Он вышел. Фишер отпер железные ворота и Карвер преувеличенно вежливо кивнул Герике:
— Если вы ничего не имеете против, сэр.
Герике вошел внутрь, суб-лейтенант запер ворота и передал ключ Карверу:
— Хорошо, чиф. Присмотрите здесь, пока я поищу лейтенанта Джего.
— Не торопитесь, сэр. Нам здесь будет хорошо — ответил Карвер. — Здесь даже лучше, чем в следующих вагонах.
Фишер вышел, а Карвер передал фунтовую банкноту старшему матросу Хардисти:
— Вы с напарником бегите в станционный буфет и схватите все, что можете, в смысле сэндвичей и папирос.
— Но мы принесли с собой пропасть еды из каптерки, чиф — сказал Хардисти.
— Я знаю, сынок, знаю — сказал Карвер. — Это хорошо, пока мы ездим в Лидс или куда-то в этом роде, а здесь в два часа ночи все буфеты будут пустые. А теперь делайте, что я сказал.
Герике прислонился к металлической решетке и изучил объявление на стекле. В нем говорилось:
'Если во время вашего пребывания в поезде случится воздушный налет:
1. Не пытайтесь покинуть вагон, пока проводник не потребует этого. Вы в большей безопасности там, где находитесь.
2. Держите жалюзи опущенными днем и ночью для защиты от осколков стекла.
3. Если пространство позволяет, ложитесь на пол.'
Карвер сказал:
