— За такие объявления благодари твоих клоповщиков.
— Скажите мне, главный старшина — сказал Герике, — как долго вы на военной службе?
— Тридцать лет. Я вступил в армию в четырнадцатом году, когда мне было шестнадцать.
— А, так вы кадровый солдат — кивнул Герике. — Вы меня удивляете. Война, кроме всего, это название игры для профессионала. Похоже, вы, однако, возражаете против этого факта. Наверное, единственная причина, по которой вы остаетесь на службе после первого срока, это возможность носить красивую форму и иметь по девушке в каждом порту.
Карвер разъярился:
— Ты дождешься, ублюдок.
Они услышали голос появившегося Фишера. Суб-лейтенант вошел вместе с капитаном Воином и Харри Джего, и все увидели, как Карвер сквозь решетку предлагает Герике сигарету.
— Не хотите ли курить, капитан? — спросил он с исключительной вежливостью.
— Весьма любезно с вашей стороны, чиф. — Герике принял сигарету и предложенный огонь.
Воан сказал:
— Немного примитивно, но могло быть и хуже. Какие-нибудь жалобы, капитан?
Герике поднял скованные запястья:
— Может, это можно снять? Кроме всего, я же нахожусь в клетке.
— Извините — покачал Воан головой. — Но, может быть, вы почувствуете себя немного лучше, если узнаете, что пару часов назад мы получили разведрапорт от наших норвежских друзей в Бергене. Похоже, что U-235 под командованием контр-адмирала Фримеля дошла благополучно, минус семь-восемь метров носа.
Несколько мгновений Герике не мог воспринять сказанное и не смог что-либо ответить, так как снаружи раздались свистки проводников, топот бегущих ног.
Воан чопорно сказал четким, точным голосом:
— Что ж, капитан, я могу лишь пожелать безопасного путешествия через все опасности Северной Атлантики.
Герике улыбнулся:
— Будет иронией судьбы — оказаться в визире перископа старого камрада.
Воан отдал честь, кивнул Фишеру и, хромая, сошел на платформу. Джего сказал Герике:
— Я буду заглядывать время от времени. Путь до Глазго займет часов двенадцать или чуть больше.
— Я, собственно, не тороплюсь.
Джего вышел и к решетке подошел Карвер:
— Я тоже, сынок — мягко сказал он, — и для начала я снова заберу медали.
На Фаде дождь налетал с гавани и барабанил по окнам старого коттеджа. Рив сидел за столом, открытый дневник лежал перед ним. Ежедневный записи были старой привычкой, приобретенной в молодые годы на море. Не столько записи о событиях, сколько попытка сформулировать мысли. Он приложил спичку к трубке, взял ручку и начал писать.
«…моя жизнь, если ее можно назвать жизнью, стала странным делом, разновидностью метаморфоза, в котором все изменилось. Оливер Веделл Холмс однажды сказал, что от человека требуется, чтобы он разделял в опасностях бытия деяния и страсти своего времени, не рассчитывая выжить, и большую часть своей жизни я следовал его заповеди с необычайной верой. Но теперь я запутался в паутине дней, время шествует медленным темпом, и к какой же цели? Каков конец?»
Он положил перо и потолках ногой овчарку, развалившуюся на коврике перед камином:
— С дороги, рыжий дьявол.
Рори неохотно отодвинулся, Рив добавил в огонь несколько торфяных брикетов, потом посмотрел на часы:
— Почти время, Рори. Посмотрим, нет ли сегодня чего для нас? Может, там кто-нибудь в самом деле вспомнил, что мы еще существуем.
Радио стояло на столе у окна. Он сел, надел наушники и начал передавать:
— Сахар-один на Фаде вызывает Маллейг. Как слышите?
Рори сел рядом, Рив потрепал уши пса и попытался снова. Почти сразу пришел ответ:
— Сахар-один, я Маллейг, слышу вас чисто и громко. Для вас есть сообщение.
Рив почувствовал внезапное возбуждение.
— Адмирал Рив? Здесь Мюррей, сэр.
— Чем могу быть полезен? — спросил Рив.
— Для вас сообщение из Лондона, сэр. Просто передают, что ваша племянница на пути к вам на несколько дней.
Рив сказал автоматически:
— Чудесно. Когда она появится?
— Завтра. Боюсь, я не знаю точнее. Знаете, какова сейчас погода. Как с транспортом на Фаду, сэр? Не думаю, что у меня будет что-нибудь официально доступное.
— Все в порядке — сказал Рив. — Я присмотрю что-нибудь здесь.
Он собрался с силами:
— Есть что-нибудь для меня, Мюррей?
— Боюсь, что нет, сэр — сказал Мюррей и добавил — Извините, адмирал.
— Не извиняйтесь — горько сказал Рив. — Никто не извиняется, почему вы должны? Конец связи.
Он выключил радио и сидел, уставившись в пространство, рукой лениво играя ушами Рори. Будет славно снова увидеться с Джанет, услышать от нее новости, но этого недостаточно. Совсем недостаточно.
Пес заворчал, когда рука схватила слишком сильно, и Рив быстро поднялся:
— Извини, парень. Я сегодня не в лучшей форме. Пойдем на свежий воздух.
Он снял с двери ветровку и вышел, Рори за ним. Парус нельзя было поставить — ветер дул с плохого направления, поэтому он работал на дрезине руками весь путь до Южной Бухточки. Спустившись к спасательной станции, он увидел, что задняя дверь лодочного сарая открыта. Мердок, укрывшись от дождя, сидел в старом кресле, починял сеть, разложенную на коленях.
Он поднял глаза, на изборожденном погодой лице эмоции не отражались, руки продолжали работать:
— Хороший день или плохой, Кэри Рив?
— Разве у меня есть выбор?
— Похоже на то. Хотите глоточек?
— Может, позднее. Завтра в Маллейг лондонским поездом приезжает моя племянница.
— Славно.
Мердок расправил сеть:
— Тем же поездом на побывку приезжает молодой Лаклан Макбрейн. Его мать сказала мне вчера.
— Парашютист, не так ли?
— Так. Если нет возражений, я переправлюсь на вашей «Катрине» и заберу его. Захвачу и вашу племянницу.
— Было бы прекрасно — ответил Рив.
Герике улегся на мешках с почтой, закрыв глаза в притворном сне. Карвер и два старших матроса играла в карты. Фишер читал книгу.
В дверь постучали, Фишер открыл ключом, вошел Харри Джего:
— Все о'кей?
