немедленно.
Он двинулся в свою кухню. Джего достал из кармана автоматический кольт и повернулся к Фишеру:
— Ну? — сказал он.
— Не могу поверить. — Фишер казался ошеломленным. — В этом нет смысла.
— Просто дайте мне минутку, сэр — с воодушевлением сказал Карвер, — и я вытащу мерзавца оттуда.
— Ни черта подобного. Не забывайте о докторе Манро. Играем осторожно, пока не поймем, что происходит. Понятно?
Он тихо пошел по коридору к купе Джанет. Он осторожно и безуспешно попытался открыть дверь, глубоко вздохнул и постучал:
— Джанет, ты там? — Его голос был глухим.
Она сделала шаг к двери, но Герике оттолкнул ее, наручники теперь в открытую звенели на его запястье:
— Не думаю, что так надо. Не сейчас.
Джего снова затарабанил в дверь, несколько настойчивее:
— Джанет, выходи. Открывай.
Герике присел на краешек постели:
— Как вы догадались?
— Когда я впервые увидела вас в лондонской тюрьме Кейдж, на кокарде этой весьма чистой белой фуражки были свастика и орел.
Он доброжелательно улыбнулся:
— Как я мог не заметить вас?
— Наверное, один из ваших неудачных дней. Шарм, как и большинство других вещей, имеет свои границы. Вы ничего не имеете против, если мы окончим этот небольшой фарс?
Она положила руку на задвижку, Герике достал из кармана маузер и взвел его:
— Думаю, вы снова хотите пощупать мой пульс.
— Не сегодня. Запись на прием окончена.
— Ладно, я всегда буду вас помнить.
Он щелкнул каблуками, сделал легкий поклон и вручил ей маузер рукояткой вперед:
— Разве не так делает Конрад Вейдт во всех голливудских фильмах?
Она перестала улыбаться:
— Вы глупец — прошептала она, — Откуда вы все это взяли?
Он пожал плечами:
— Правила игры, доктор. Вам пора открывать.
Она отодвинула задвижку, открыла дверь и отступила в сторону. Джего и остальные вошли толпой, Карвер грубо схватил Герике и повернув кругом, заломил руки за спину.
— Ты в порядке? — спросил Джего.
Она отдала ему маузер:
— Он вел себя, как настоящий джентльмен.
— Прошу прощения за беспокойство — весело сказал Герике через плечо.
Она резко рассмеялась:
— Уведите его отсюда, ради бога.
Карвер толкнул Герике, руки которого теперь были скованы за спиной, в коридор. Джего вернул ему маузер:
— Попытайтесь не потерять его снова. Или его.
— Никогда, сэр. Можете рассчитывать на это — мрачно сказал Карвер и коленом наподдал Герике в зад.
Поезд стоял в Форт Уильяме двадцать минут, пока Фишер звонил по телефону из кабинета начальника станции. Наконец, он вошел, взобрался в вагон проводников и постучал в дверь багажного отсека. Когда Карвер открыл, поезд уже снова пошел.
— Каков приказ, сэр?
— Мы повезем его до Маллейга. Вернемся в Глазго дневным поездом. Как он?
— Связан, как рождественская индейка.
Фишер подошел к клетке и заглянул внутрь. Герике распростерся на мешках с почтой, руки скованы за спиной, лодыжки связаны бечевой. Лейтенант сел, внезапно почувствовав сильную усталость, и закурил сигарету. Благодарение богу — кошмар наконец закончился. Не будет трибунала, не будет расследования. Ну, расследование-то может и будет, но из него он выйдет не так уж плохо. Кроме всего, причиной ужасного случая была оплошность Карвера.
Когда Рихтер спустился на полубак пообедать, громыхание недовольства на «Дойчланд» дошло до мятежа.
— Что-то рылось здесь и сдохло — услышал он замечание старшего матроса Рота.
Вахта сгрудилась внизу вокруг узкого центрального стола, на котором стояла причина их недовольства — две большие кастрюли, только что принесенные из камбуза. Когда кто-то приподнял крышку, запашок, признал Рихтер, был действительно специфический. Достаточный, чтобы отбить самый сильный аппетит.
— Что за шум? — сказал он, проталкиваясь в центр.
— Опять еда — ответил Эндрасс. — Не годится даже свиньям. Вебер на сей раз зашел слишком далеко.
— Он же не кок — признал Рихтер, с отвращением уставившись в одну из кастрюль.
— А Вальц, чтобы там ни было, им был.
Наступило неприятное молчание, ибо было неоспоримым фактом, что смерть кока проделала брешь, заполнить которую оказалось почти невозможно. И Рихтер, как человек причастный, нес определенную ответственность за нынешнюю ситуацию.
Ридель сказал:
— Я служил в свое время на паруснике, вы знаете, господин Рихтер. Со старым коммодором Йенсеном я ходил из Гамбурга в последний зерновой рейс незадолго до войны. Сто семь дней из Австралии в Квинстаун. Я знаю свои права: в соответствии с правилами, каждый имеет право на один с четвертью фунта соленой говядины и три четверти фунта свинины в день.
Он погрузил черпак в кастрюлю:
— А что имеем мы? На один укус, если повезет.
— Запасы плохо сохранились — сказал Рихтер. — Когда достаешь из бочки, свинина наполовину гнилая. Вебера нельзя за это обвинять.
— Но нельзя извинить, что готовится так мало, как для бродяг — сказал Эндрасс. — Мне кажется, нам надо повидаться с капитаном.
— Хорошо — кивнул Рихтер. — Ты и Ридель, и лучше захватить одну из кастрюль, чтобы было видно, о чем идет речь.
Но в этом не оказалось нужды, ибо когда боцман постучал в дверь Бергера и вошел, он увидел капитана и Прагера сидящими напротив с тарелками тушеного мяса.
— В чем дело? — потребовал Бергер.
— Депутация от команды, капитан. Старшина Эндрасс и старший матрос Ридель просят разрешения говорить от имени команды.
Бергер холодно посмотрел на Эндрасса:
— Ну?
— Еда, господин капитан — сказал Эндрасс. — Сдается, люди больше не могут ее переваривать, а вонь…
Он поднял крышку кастрюли, которую держал Ридель. Он первого же дуновения Бергер скорчил
