Это прозвучало почти как приказ. Герике наклонил голову:
— Очень хорошо, доктор, теперь давайте посмотрим, сможем ли мы справиться с проблемой в цивилизованной манере.
Она направилась вверх по трапу и открыла дверь рулевой рубки. Там стоял Мердок, голова освещена зеленым светом гирокомпаса.
Герике остался в дверях и очень аккуратно взвел курок маузера:
— Пожалуйста, делайте точно, что вам говорят, мистер Маклеод.
Мердок спокойно осмотрел его:
— Кто бы это мог быть, леди?
— Это Герике, капитан подлодки, который сбежал с поезда — проинформировала его Джанет.
— Понимаю — сказал Мердок. — Вам нужно судно, не так ли? А куда, собственно, вы хотите вести его?
— В Норвегию через Оркнейские острова.
— Возможно. Но только возможно. Надо знать, что делать. Большая разница с банками из-под сардин, в которых вы были.
— У меня сертификат капитана парусного судна — ответил Герике. — Этого достаточно?
Мердок мрачно кивнул:
— Вроде вашего пистолета — трудно спорить. А как насчет нас?
— Я высажу вас по дороге. Где-нибудь в милом и отдаленном местечке одного из больших островов. Льюис, наверное. А теперь, так как я в совершенстве читаю карту, вы весьма меня обяжете, если поставите катер на автопилот и сойдете вниз.
— Вы достаточно хорошо знакомы с этими водами?
— Да.
— Тогда кто я такой, чтобы спорить?
Он включил автомат управления и вышел вслед за Джанет. Они спустились в салон, где он лег на диван напротив Лаклана и дал ей связать его ноги и запястья. Она спросила, когда закончила:
— Полагаю, теперь моя очередь?
— Великие небеса, нет. Я даже не думал о таком — сказал Герике. — Вы, мой дорогой доктор, гораздо более полезны свободной. Вначале, приготовьте фляжку горячего чая и сэндвичи, а потом мы продолжим в рулевой рубке.
— Продолжим что? — подозрительно спросила она.
— Ну, тему, которую мы оставили в поезде, если хотите.
Он улыбнулся:
— Кстати, камбуз прямо сзади вас.
В рулевой рубке было очень мирно. Джанет облокачивалась то на одну, то на другую ручку кресла возле стола для карт и наблюдала за Герике у штурвала.
— Вам нравиться, не так ли? — спросила она.
— Палуба под ногами, прыгающий в руках штурвал? — Он улыбнулся — Самое великолепное ощущение в этом мире. Ну, почти.
— Вы не всегда серьезны?
— Такое невозможно. Весьма рано я понял, как погано все вокруг. Разумный человек не может воспринимать мир серьезно. Когда я был мальчишкой, у нас были тяжелые времена, знаете? Мой отец погиб на Западном фронте.
— Он был солдатом?
— Нет, пилотом-истребителем. Одним из первых. Он продержался три года. Время долгое, но недостаточное.
— А мать?
— Умерла в эпидемию инфлюэнцы в 1918 году. Я стал жить с ее братом, моим дядей Лотаром в Гамбурге. Бедный, как церковная мышь, но один из самых добрых людей, которых я знал. Он был учителем математики. Жил в доме у Бланк-ан-Зев на Эльбе, из которого было видно каждое судно, входящее или уходящее из Гамбурга. Часто ночью я часами сидел в своей комнате с открытым окном, наблюдая огни грузовых судов, уходящих в море. Уходящих куда-то в романтические страны — всегда так. И мне хотелось уплыть с ними.
— Начало любви?
Он продолжал:
— И если было слишком туманно, чтобы их видеть, то всегда ревели туманные сирены где-то там, на краю мира.
Он взял одну из ее сигарет из пачки на столе. Джанет сказала:
— Когда я была девочкой, я проводила лето в доме дяди на Кейп Код. Там масса тумана. Иногда по ночам можно было слышать, как рыбацкие суда перекликаются далеко в море.
Герике кивнул:
— Звук одиночества в необитаемом мире…
Она повернулась на вращающемся сидении взглянуть на него:
— Вы знаете это место?
— Возле этого берега между серединой марта и концом апреля сорок второго я потопил двенадцать судов. — На его губах появилась немного ироническая улыбка — Снова вернулись счастливые дни. На пять минут меня действительно посетила мысль, что мы можем выиграть войну.
— Суда американские?
— Да, кроме одного. Испанский танкер, как говориться, попался по дороге.
— Понимаю — сказала она. — Даже нейтралы не безопасны от вашего внимания?
Он сардонически улыбнулся:
— Морские волки. Разве нас не так зовут?
— И вы этим гордитесь? — Она потянулась к термосу, главным образом, чтобы хоть чем-то занять руки, и налила чаю в пластмассовую чашечку. — Теперь позвольте кое-что сказать. Лейтенант Джего дал мне в поезде прочитать рапорт о вас.
— Должен предположить, что это прямое нарушение правил.
— Испанское судно было танкером «Сан Кристобаль» из Бильбао. В то время была большая суматоха в газетах, потому что судно было нейтральным, но потом оказалось, что оно зафрахтовано американским военным департаментом. Вы знали это, когда потопили его?
— Естественно.
Он взглянул на компас и чуть свернул вправо.
— Тогда зачем пытаться устроить, чтобы я думала по-другому?
Он добродушно улыбнулся:
— Мне казалось, что именно в это вы хотите поверить. Жестокий гунн за дьявольской работой. Расстрел спасательных лодок из пулеметов, убедившись конечно, что среди выживших нет красивых женщин.
— Черт побери вас, Герике!
— Он позаботился задолго до вас.
Она закурила еще одну сигарету и сидела, облокотившись на стол с картами, нахмурившись и глядя в темное стекло:
— Вы любите суда, и все же разрушаете их.
— Я извращенный по природе. Вам стоит испытать меня как-нибудь.
— Нет уж, спасибо — и, однако, это не настоящее объяснение.
— А что вы предпочитаете — тонкий психологический анализ, мол, каждый убивает то, что любит? Ну же, доктор. Даже великий Фрейд сказал, что иногда сигара — это просто сигара.
— Нас, конечно, не учили этому в медицинской школе.
— Тогда спишите на проклятую войну.
В его голосе появились жестокие нотки, которых прежде не было. Мгновение она стояла на краю
