Бергер просушил полотенцем голову, сел за стол, выбрал черуту и закурил. Последняя коробка, и в той осталась лишь дюжина. Он с видимым удовольствием вдохнул аромат Бразилии, потянулся к перу и начал ежедневную запись в личном дневнике.
«…по моим оценкам мы находимся приблизительно в сотне миль к западу от залива Галуэй в Ирландии и прекрасно наверствуем время, главным образом потому, что придерживаюсь политики ставить как можно парусов в бурную погоду. Несчастливым последствием этого является, что мы принимаем на борт воду в больших количествах, что делает жизнь трудной как для команды, так и для пассажиров. Стеклянная крыша снова разбита, вода без перерыва каскадом льется в салон, делая существование для монахинь сырым и неуютным, хотя вознесут ли их на небо призывы к всемогущему господу или спасут от вознесения, я не могу определить…»
В дверь постучали и вошел Рихтер. Бергер положил перо:
— Как внизу, Хельмут?
— Воняет, но годится, господин капитан. Мы качали помпой два часа перед тем, как я спустился, и там все еще было двенадцать дюймов, но если принять во внимание погоду и сколько воды мы набираем, то, кажется, не слишком плохо.
— Хорошо — сказал Бергер. — Очень хорошо. У меня ощущение, что мы должны использовать бурную погоду все время, и приятно сознавать, что ниже ватерлинии не так плохо, как могло бы быть.
Он потянулся к перу и, еще не вышел Рихтер, уже начал снова писать.
Было восемь-тридцать, когда «Катрина» подошла к Фаде. Герике, сидящий в вертящемся кресле у стола для карт со связанными за спиной руками с интересом разглядывал серо-зеленые горбы, согнувшиеся под дождем, скалы, окропленные белым известняком, морских птиц, кружащихся в серых тучах, корморанов, бритвоклювов, чаек всех разновидностей.
— Это Фада?
Мердок за штурвалом кивнул:
— Говорят, имя происходит из древнего гэльского слова «фундейдх», что значит — остров, лежащий отдельно от других.
— Интересно.
Герике глубоко вздохнул:
— Я люблю острова. У них особые качества. В апреле сорок первого я патрулировал в Эгейском море и свалился с чем-то вроде лихорадки. Выздоравливал на острове Корфу. Изумительное место. Апрель. Самые красивые полевые цветы, которые я когда-либо видел, и бабочки…
— Что бы там еще ни было, Фада на это не похожа. — Джанет прошла в дверь, неся кружку чая. — Мне кажется, вам лучше выпить свою чашку внизу — сказала она Мердоку. — Поставьте на автопилот, и я прослежу за всем, пока напою гордость Кригсмарине.
Мердок поколебался, потом щелкнул устройством:
— Десять минут, все что вы получите — сказал он и вышел.
— Кажется, он думает, что вы хотите остаться наедине со мной — заметил Герике. — Как романтично.
— Нет ничего более далекого от истины — сказала она. — Я просто хотела, чтобы он посидел внизу минут десять и выпил горячего чаю. Он старик, вы не видите?
— В вас проснулся доктор. Часто случается?
— Не на Фаде, поверьте. Здесь весьма здоровые люди.
Она выключила автопилот и встала за штурвал.
— Мне кажется, вы любите это место — сказал он.
— Для меня оно обладает странной привлекательностью. Словно внешний мир перестает существовать, что часто случается на самом деле. На Фаде хвастают ветрами от четырех до семи баллов две трети времени до начала апреля. С сентября снова. Рассказывают историю о констебле, присланного с большой земли, чтобы сопровождать местного жителя отбывать шестинедельное наказание в тюрьме Стирлинга.
— И что случилась?
— Погода была такой плохой, что к моменту, когда она улучшилась настолько, чтобы плавать лодкам, срок приговора истек.
— Значит, я могу застрять здесь надолго?
— Хвастают также самой большой опасностью для плавания на всем западном побережье. Риф Вашингтон. Поэтому первое спасательное судно здесь поставили еще в тысяча восемьсот восемьдесят втором. Теперешний коксвейн — Мердок.
— Наверное, он немного стар для такой работы?
— Он передал ее сыну в тридцать восьмом. Вернулся в упряжку, когда Дональд призвали во флот. Дядя Кэри говорит, что он гений. Один из величайших коксвейнов в истории спасательных судов.
— Я вижу. А чем живут здесь люди?
— Небольшие фермы. Овцы. Немного коров. Рыбная ловля. Сейчас населения очень мало. Женщины, дети и старики. Все остальные ушли, в основном служат на торговый судах.
Подплывая к острову, она встретили только четыре рыбачьих суденышка, еще пробивающихся с Фады в море.
Джанет помахала. Герике сказал:
— Старики.
— И мальчики — сказала она. — И скоро все они тоже уйдут, если эта проклятая война продлится.
Они вошли в гавань и Герике заметил невысокого смуглого человека с черной повязкой на глазу, в старых морских ботинках и в бушлате, стоящего на краю верхнего мола.
Джанет легко положила руки ему на плечи:
— А это — сказала она, — верите или нет, это мой дядя, контр-адмирал Кэри Рив, флот Соединенных Штатов, не совсем в отставке.
Баркентина «Дойчланд», 23 сентября 1944. Следующая запись. Сестра Анджела и господин Прагер нанесли мне формальный визит, чтобы поднять вопрос о низкой морали среди команды и пассажиров из-за нехватки горячей пищи и питья, происходящей от невозможности поддерживать огонь на камбузе при текущих погодных условиях. Сестра Анджела сделала важное предложение, которое я принял, что моя каюта из-за ее местоположения является самым сухим местом на судне, и убедила меня позволить использовать ее для приготовления пищи, что возможно с помощью переносного керосинового очага. В этот день прошли 225 миль.
11
Было очень тихо в маленькой студии, где сидел Герике с руками, все еще связанными за спиной. Мердок склонился к окну и набивал трубку.
— Этот дом, — сказал Герике. — Очень выразительный. Чей он?
— Миссис Синклер. Она владеет островом. В наших местах это называют лейрд. Она и бейлиф — то есть магистрат. И коронер, и харбормастер.
— Замечательная женщина.
— Вы ее скоро увидите. В некотором смысле она отвечает за вас. Единственный закон, который
