Капитан стоял в уголке, чтобы не мешать, с бокалом рома в одной руке и бутылкой в другой. Он только что вернулся с квартердека, промерзший до костей, с плаща струилась вода.
Сестра Кэт поглядела на него:
— Чего-нибудь поесть, господин капитан?
Бергер покачал головой.
— Нет времени, сестра. У меня есть дела. Какие-нибудь проблемы?
— Люди приходят, когда могут. Трое-четверо за раз. По крайней мере, нам удалось запустить здесь очаг.
— Имеете в виду горячую еду? — спросил Бергер. — Существенное подспорье в такую погоду. Я весьма признателен вам, леди. Мы все благодарны, поверьте.
Он допил бокал.
— Мне надо возвращаться.
Он открыл дверь и вышел, с трудом закрыв ее на сильном ветру. «Дойчланд» прокладывала путь по бурному морю под полными парусами, при качке вода переливала через борта. У штурвала стояли двое, и пока он шел до трапа, над люками бушевал мальстрем временами глубиной по пояс. Он ввалился вместе с потоком воды, закрыл дверь и сошел вниз.
Вода глубиной в фут кружилась по полу салона. Световой фонарь был закрыт и с крюков на потолке свисали два штормовых фонаря.
Четверо из команды ожидали свей очереди внимания в послеобеденную клинику сестры Анджелы. Молодой помощник электрика по имени Шнорер лежал на столе, левый рукав закатан, обнажая кольцо очень злых морских нарывов на запястье.
По одну сторону от него стояла сестра Анджела в переднике. Лотта напротив держала поднос с инструментами и небольшой тазик. Рихтер стоял в головах.
— Что происходит? — спросил Бергер.
— Инфекция такая сильная, что рука почти парализована. — Сестра Анджела взяла скальпель. — Держись, Карл, как храбрый парень. Я постараюсь сделать как можно быстрее.
Шнорер, лет восемнадцати всего, был напуган до смерти, лицо мокрое от пота. Она кивнула Рихтеру, который положил руки на плечи парня. «Дойчланд» пошатнулась от внезапного шквала и небольшая волна прошла от одной стены каюты до другой.
Один из матросов потерял равновесие и очутился на четвереньках в воде, но сестра Анджела уцепилась за стол, наклонилась и принялась за работу.
Скальпель взрезал один нарыв за другим, потек гной и разнесся отвратительный запах разложения. Парень вскрикнул, дернулся, несмотря на то, что Рихтер придавливал своим весом, потом потерял сознание.
Она продолжала работать с невероятной скоростью, ибо более не было необходимости быть осторожной, Лотта безмолвно подавала ей один инструмент за другим. Когда она начала перевязывать нагноившиеся язвы, Бергер спросил:
— Сколько членов команды страдает от подобных нарывов?
— Почти половина — сказала она.
Бергер повернулся и увидел, что Рихтер смотрит на него:
— Долгое плавание, господин капитан.
Бергер устало кивнул:
— Потому и нарывы.
В семь-тридцать наступили сумерки, когда Герике и Лаклан повернули в широкие ворота Дома Фады и двинулись по дорожке, посыпанной крупным песком. Они поднялись по ступенькам и немец потянул за цепочку старомодного звонка-колокольчика.
Послышались шаги и дверь открыла миловидная женщина лет шестидесяти, седые волосы зачесаны назад в пучок. На ней было черное бомбазиновое платье и накрахмаленный белый передник.
Она улыбнулась, совсем не показывая удивления:
— Не хотите ли войти, сэр?
— Благодарю вас.
Герике шагнул в холл, Лаклан следовал за ним, держа наготове Ли-Энфилд двумя руками.
— Позвольте ваш плащ, сэр. — Она исчезла в небольшом гардеробе и мигом вернулась. — Остальные в гостиной. Вы можете пройти сюда. — Она остановилась, положив руку на ручку двери — Как объявить, сэр?
Герике, более чем когда-либо убежденный, что он принимает участие в некоем изощренном кошмаре, сказал:
— Корветтен-капитан Пауль Герике. Меня ожидают — добавил он мрачно.
— О да, сэр. — Она открыла дверь и провела их внутрь — Корветтен-капитан Герике, мадам.
— Благодарю вас, Мэри.
Джин Синклер, Рив и Джанет пили у камина шерри, Рори разлегся на ковре. Она протянула руку:
— Я рада, что вы смогли придти, капитан. — Она повернулась к Риву — Кэри, приготовьте капитану Герике шерри.
Лаклан занял позицию у двери. Она сказала:
— Добрый вечер, Лаклан. Как матушка?
— Все хорошо, миссис Синклер.
— Передайте, что я спрашивала о ней.
Через мгновение Герике, слегка ошеломленный очутился перед камином с бокалом превосходного шерри в одной руке и сигаретой в другой.
— Надеюсь, что вас устроили по возможности комфортно там внизу — сказала Джин.
Замечание нельзя было воспринимать серьезно, ибо глаза ее так блестели, что едва скрывали смех.
— Я должен описать удобства вашей полицейской станции скорее как адекватные, нежели комфортабельные — вежливо ответил он.
Рив зашелся смехом:
— Мне это нравится. — Он тронул руку Герике — Оставим их двоих поболтать, отойдем туда и расскажите мне о Фальмуте.
Он и Герике отошли к окну и встали, сблизив головы. Джин сказала:
— Он красив, не так ли?
— Который? — спросила Джанет.
Старшая женщина улыбнулась:
— Очко в вашу пользу, но вы понимаете, что я имею в виду.
Джанет кивнула:
— Он отличается от всех, кого я знала. В нем есть нечто, чего я не могу определить. Я всегда была слишком занята для мужчин, Джин. Я имею в виду, для каких-либо глубоких отношений. Медицинский институт, потом война. В основном работа и сон, с мелкими любовными интрижками, когда я ощущала в них потребность.
— А Герике?
— Я немного боюсь его.
— Понимаю вас.
— Это в глазах — сказала Джанет.
— Или не в них, разве вы не заметили? По нему ничего не скажешь, ибо он непроницаем. Он выглядит человеком, далеким от реальной жизни, эта его постоянная кривая улыбка, наверное, есть знак, что смотрит на все, как на весьма черный розыгрыш. Блестящий офицер, моряк милостью божьей, его послужной список, его награды доказывают это. И как все такие люди, совершенно непредсказуем. Ни одно когда-либо установленное правило не подходит для него.
Снаружи прозвучал гонг и в дверях появилась Мери:
