солдатами. Небольшая часть из этих пяти процентов, проявивших при тестировании сообразительность и быстроту реакции, становятся механиками.
Людям, которые попадают на государственную службу, разрешается продлевать контракт, и очень многие этим правом пользуются. Некоторые из них хотят быть полезными обществу, им невыносима мысль о том, что вся жизнь пройдет в полном бездействии. Некоторых привлекают дополнительные выгоды, которые они получают вместе с униформой — деньги на развлечения и хобби, уважение в обществе, удобства от того, что не надо думать, чем бы заняться — у тебя есть начальство, которое всегда скажет, что необходимо делать. Ну и еще — карточка довольствия, по которой можно получать алкоголь в неограниченном количестве, но только в свободное от дежурств время.
А некоторым просто нравится, что им разрешают носить оружие.
Солдаты, не занятые в управлении «солдатиками», «летунами» или «морячками» — между собой механики называют их «бутсами», — получают все положенные военнослужащим льготы, но их в любой момент могут уволить из армии и отправить по домам. Им обычно не приходится сражаться с противником, поскольку солдатики делают это лучше и их невозможно убить. Но, несомненно, одна из важнейших военных обязанностей полностью лежит на «бутсах»: они выступают в качестве заложников. Или даже, точнее будет сказать, в качестве приманки. Этакий привязанный к столбу козленок для дальнобойного стратегического оружия нгуми. Из-за этого бутсы и не питают особой любви к механикам, поскольку выходит, что именно благодаря механикам им не приходится рисковать жизнью. Если солдатика разорвет на куски — механик просто получит себе нового. Во всяком случае, так думают бутсы. Они не знают, каково это — пережить подобное на собственной шкуре.
Мне нравилось спать в солдатике. У некоторых людей мурашки по коже идут от такого — настолько сон в подключении похож на смерть. Половина группы остается на страже, пока остальные пятеро отдыхают — в течение двух часов. В солдатике засыпаешь мгновенно, как будто отключаешься от всего реального. И просыпаешься так же внезапно — немного растерянный, зато отдохнувший, как после восьми часов нормального сна. То есть так обычно бывает, если проспишь полные два часа.
Мы остановились на отдых в сожженном здании школы посреди пустынной, давно покинутой жителями деревушки. Это был уже второй перерыв на отдых, так что я остался на страже в первую смену — просидел два часа, наблюдая через выбитое окно за джунглями и выгоревшей деревней. Казалось, ничто не тревожило тишину и непроглядную темноту ночи. Конечно, для меня ночь не была ни абсолютно темной, ни тихой. Звездный свет озарял джунгли почти как дневной, только без цветов — все окрашивалось в разные оттенки серого, словно в черно-белом телевизоре. И каждые десять секунд я на всякий случай на мгновение переключался в инфракрасный диапазон. Именно инфракрасное зрение позволило мне заметить крупного черного кота, который осторожно крался в нашу сторону, пробираясь между покореженными остатками детской игровой площадки. Наверное, это был оцелот или еще какой-нибудь дикий представитель семейства кошачьих. Его внимание привлекло движение в бывшем здании школы, и зверь надеялся поживиться здесь чем-нибудь съестным. Когда зверь был от меня уже на расстоянии десяти метров, он внезапно замер на несколько секунд, принюхиваясь, — но не почуял ничего, кроме разве что машинной смазки. Тогда кот одним быстрым прыжком отскочил и убежал обратно в джунгли.
Больше ничего такого не случилось. Через два часа первая смена проснулась. Мы дали им пару минут на то, чтобы собраться с мыслями, и кратко доложили о ситуации: все спокойно.
Заснул я мгновенно, но внезапно проснулся — от резкой боли. Мои сенсоры не ощущали ничего, кроме слепящего света, неразборчивого белого шума и испепеляющего жара — и полного одиночества! Вся моя группа либо была уничтожена, либо отключилась от сети.
Я знал, что все это не на самом деле, знал, что я в безопасности, в «скорлупке» управления в Портобелло. Но все равно все тело болело, как от ожога третьей степени, глаза будто спеклись в комки обугленной плоти, в горло и в легкие мне словно залили расплавленного свинца — полная перегрузка обратной связи.
Эти кошмарные ощущения длились довольно долго
При последующем анализе записей со спутника выяснилось, что из точки, расположенной в пяти километрах от нас, взлетели два самолета — специальных «тихих» самолета, предназначенных для разведки, от которых не оставалось теплового следа в воздухе. Один пилот катапультировался перед тем, как его самолет врезался в здание школы. А второй самолет или шел на автопилоте, или взорвался вместе с пилотом — может, это был камикадзе, а может, катапульта не сработала.
Оба самолета были под завязку загружены зажигательными бомбами. И спустя долю секунды после того, как Канди заподозрила что-то неладное, все наши солдатики превратились в озерцо расплавленного металла.
Они знали, что мы должны спать, и знали, как мы это делаем. Вот нгуми и придумали такую уловку: устроили замаскированный маленький аэродром в джунглях, поблизости от удобного для отдыха места, которым мы рано или поздно обязательно воспользуемся. И два пилота ждали удобного случая — месяцами, а может, и годами.
Они не могли просто подложить под дом бомбу, потому что мы обнаружили бы зажигательную смесь, так же как любую другую взрывчатку.
В бункере в Портобелло у троих из нашей группы случился сердечный приступ. Ральф умер сразу. Нас погрузили на носилки с воздушной подушкой и перевезли в медицинский отсек, но все равно любое движение причиняло невыносимую боль. Больно было даже дышать.
Никакие медикаменты не могли снять эту боль — потому что болело не тело. Это были так называемые «фантомные боли» — память нервной системы об ужасной смерти. Воображаемую боль нужно было исцелять также посредством воображения.
Меня подключили к романтической фантазии — я был на Карибских островах, плескался в теплом море с обворожительной темнокожей красавицей. Виртуальные фрукты, прохладные коктейли с ромом, виртуальный секс и виртуальный сон.
Я проснулся, а боль все не отступала. Тогда на мне попробовали совсем другой сценарий — отдых в горах, лыжи, кристально чистый и прохладный горный воздух. Быстрый спуск по заснеженным горным склонам, темпераментные блондинки, жаркий виртуальный секс. Потом — катание на лодке по тихому горному озеру. Потом — снова больничная койка в Портобелло.
Доктор, чернокожий коротышка, гораздо темнее меня, спросил:
— Вы проснулись, сержант?
Я чувствовал затылком подушку.
— Очевидно, да, — я сел в постели, опираясь на кровать, и подождал, пока голова перестанет кружиться. — Как там Канди и Карин?
— С ними все будет в порядке. Вы помните…
— Да. Ральф умер, — я смутно припоминал, как медики перестали над ним хлопотать и куда-то перевезли из кардиологического отделения двоих других. — Какой сегодня день?
— Среда, — дежурство началось в понедельник. — Как вы себя чувствуете? Вы сможете уйти отсюда, как только будете готовы к этому.
— Отпуск по болезни? — Коротышка-доктор кивнул. — Кожа больше не болит. Но чувствую я себя как-то странно. Впрочем, раньше я никогда не подключался к фантазиям на двое суток подряд, — я опустил ноги на холодный кафельный пол и встал. Пошатываясь, прошелся через всю комнату к шкафу. Там оказалась обычная полевая форма и сумка с моей гражданской одеждой.
— Я бы побродил немного тут, посмотрел, что с моей группой… А потом поеду домой или еще куда- нибудь.
— Хорошо. Я — доктор Тулл, кардиологическое отделение. Если что — обращайтесь, — он пожал мне
