спину, прозвучал торопливо, почти беспомощно.
— Надеюсь, что проживет, — глухо проговорила она.
Гневное движение головы дракона отозвалось судорогой боли, прокатившейся по всему его телу.
«Ты уверена в этом? Даже если гномы сказали тебе правду, уверена ли ты, что найдешь путь в этом их лабиринте, где спираль внутри спирали, темнота внутри темноты? Найдешь и успеешь вовремя? Исцели меня, колдунья, и я проведу тебя мысленно в то место, которое ты ищешь».
Какое-то время она всматривалась в эту громаду мерцающей мглы, в спутанную и окровавленную гриву, в глаза, подобные металлу, звенящие вечной ночью. Он был для нее невиданным дивом — — от острых когтей на сгибе крыльев до увенчанного рогами клюва. Золотой дракон, убитый Джоном на обветренных холмах Вира, казалось, был соткан из огня и солнца, но этот… Дымчатый призрак ночи, черный, мощный и древний, как время. Шипы на его голове разрослись в фантастически изогнутые рога, гладко-льдистые, точно сталь; передние лапы имели форму рук, но с двумя большими пальцами взамен одного. Голос его звучал в мозгу Дженни ровно, но она-то видела слабость, обозначавшуюся в каждой линии его чудовищного тела, чувствовала, каких страшных усилий стоят Моркелебу эти последние попытки обмануть ее.
Против собственной воли она сказала:
— Я не знаю, как можно исцелить дракона.
Серебряные глаза сузились, словно Дженни попросила его о чем-то таком, чего он отдавать не желал. Какое-то время они молча глядели в глаза друг другу, проницая взглядами черноту пещеры. Мысли о Джоне и о бегущем времени отступили, не исчезая, но сознание Дженни было целиком приковано к лежащему перед ней чудовищу, чей темный, пронизанный алмазными иглами света разум боролся с ее собственным.
Внезапно мерцающее тело изогнулось в конвульсии. Дженни видела в серебряных глазах, как подобная воплю боль прошла сквозь его мышцы. Крылья распустились беспорядочно, когти растопырились в ужасной спазме — яд просачивался в вены. Голос в ее мозгу шепнул: «Иди».
В тот же самый миг в мысли Дженни ворвался рой воспоминаний о местах, в которых она не была ни разу. В сознании ее возник образ тьмы, огромной, как ночь за порогом Врат. Лес каменных стволов обступал эту тьму, возвращая эхом малейший вздох. Потолок терялся в неимоверной вышине; слышалось бесконечное бормотание воды в каменных глубинах. В душе шевельнулись ужас и странное чувство, что место это откуда-то ей знакомо.
Дженни уже понимала, что это не она, это Моркелеб полз когда-то этим путем, пробираясь в Пещеры Целителей, в Сердце Бездны.
Шипастое черное тело изогнулось перед ней в новом приступе боли, чудовищный хвост хлестнул, как бич, по каменной стене. Серебро глаз плавилось страданием — яд выедал кровь дракона. Затем тело его обмякло, чешуя опала сухо и звонко, словно скелет рассыпался на каменном полу, и из неимоверной дали она услышала снова: «Иди».
Костяные ножи гладко улеглись на его впалых боках. Дженни, собравшись с духом и не давая себе времени осмыслить, что она делает, положила алебарду и вскарабкалась на эту мерцающую черную груду бритв, перегораживающую вход в Большой Туннель. Шипы вдоль позвоночника напоминали наконечники копий; драконья шкура дернулась под ногой, лишая равновесия. Подоткнув юбку, Дженни оперлась рукой на резной каменный косяк и неуклюже прыгнула, страшась, что чудовищный хвост взовьется сейчас в новой конвульсии и хлестнет ее по бедрам.
Но дракон лежал тихо. Зримое эхо его мыслей отдавалось теперь в мозгу, как отблеск бесконечно удаленного света. Перед Дженни простиралась огромная чернота Бездны.
Видения слабели, стоило на них сосредоточиться. Но вскоре Дженни сообразила, что если идти не раздумывая, то ноги находят дорогу сами. То и дело возникало чувство, что она уже пробиралась этим путем, только вот угол зрения был несколько иным, как будто раньше Дженни смотрела на все это несколько сверху.
Первые ярусы Бездны в угоду сынам человеческим гномы оформили в людском вкусе. Тридцатифутовой ширины пол Большого Туннеля был вымощен черным гранитом, истертым и истоптанным ногами многих поколений. Естественная неровность стен была выровнена кладкой из каменных блоков; сломанные статуи, рассыпанные на полу, как кости, говорили о том, сколь роскошно выглядел Большой Туннель в дни своего расцвета. Среди мраморных рук и голов встречались и настоящие кости, а также погнутые остовы и раздробленные стекла огромных бронзовых ламп, когда-то свешивавшихся с потолка. Теперь все это лежало вдоль стен Туннеля, как сметенная на обочины листва, — здесь проползал дракон. Даже в темноте Дженни могла различить своим колдовским зрением потеки копоти — там, где ламповое масло было воспламенено драконовым огнем.
Чем глубже, тем непривычнее человеку становилась Бездна. Сталагмиты и колонны уже не принимали облик гладких прямых столбов, столь любезных людскому взору, но обретали подобие многолиственных деревьев, зверей или гротескных фантастических созданий; все чаще и чаще встречались среди них необработанные, сохранившие ту форму, что придала им когда-то льющаяся по капле вода. Прямые и строгие водостоки верхних уровней сменились внизу вольно бурлящими потоками; кое-где вода падала с высоты добрых сотни футов или проваливалась куда-то в пропасть сквозь резные каменные черепа горгулий. Пройдя через каверны, через систему пещер, превращенных в обиталища многочисленных кланов и семейств, Дженни внезапно попадала в пространство, способное вместить несколько таких городков, что лежал в руинах у входа в Бездну. Дома и дворцы разбросаны были здесь весьма прихотливо; их причудливые шпили и ажурные мостики, казалось, копировали формы толпящихся тут же сталагмитов и отражались вместе с ними в омутах и реках, гладких, как полированный оникс.
И куда бы ни обращала Дженни взгляд в этом тихом дивном царстве, глаза ее встречали руины, обломки костей и глубокие царапины, оставленные шипами дракона. Белые жабы и крысы кишели среди остатков пищи и клочьев падали; смрад от бывших складов сыра, мяса и овощей делался подчас невыносимым. Бледные безглазые выродки недр поспешно убирались с дороги или прятались в обугленных черепах и оплавленных сосудах чистого серебра, которыми был усеян пол. Имена тварей были известны Дженни из рассказов Мэб, хотя кому какое принадлежит, она могла только гадать.
Чем глубже проникала она в Бездну, тем холоднее становился влажный воздух; камни уже начинали скользить под ногой. Теперь-то Дженни понимала, что Мэб была права: без поводыря даже она, с ее ночным зрением, никогда бы не нашла дорогу к Сердцу Бездны.
Но она нашла ее. Эхо драконьей памяти вызывало некую раздвоенность ощущений; все время хотелось отстраниться от чего-то чужеродного, вторгающегося в твои мысли. Перед проломленной дверью Дженни почувствовала запах лекарств, сохраненный неподвижным воздухом, и слабое дыхание древнего колдовства.
Воздух в анфиладе пещер был теплый, напоенный ароматами пряностей и сухой камфоры. Смрад разложения, как и бледные слепые твари, почему-то не проникал сюда. Пройдя сквозь проем в большую куполообразную пещеру, где сталактиты смотрелись в масляную черноту центрального омута, Дженни подумала о том, какой же силой должны обладать заклинания, сохраняющие тепло на такой глубине, если сами колдуны давно уже убиты!
Великая магия обитала в этом подземелье.
Воздух был, казалось, пропитан ею; пока Дженни проходила через помещения для медитации, транса, а может быть, и для отдыха, она все время ощущала ее живое присутствие — именно живую магию, а не отзвук отработавших заклинаний. Ощущение это временами становилось настолько реальным, что Дженни несколько раз оглядывалась и спрашивала в темноту: «Кто здесь?» Как при встрече с шептунами на севере, чувства ее спорили со здравым смыслом, и Дженни снова и снова с бьющимся сердцем распространяла свое сознание по темной пещере, но улавливала лишь пустоту да капли воды, мерно обрывающиеся с каменных клыков в вышине.
Да, это была живая магия, шепчущаяся сама с собой во мраке. И, как прикосновение к телу чего-то мерзкого, Дженни вдруг ощутила присутствие зла.
В маленьком помещении она нашла то, что искала: ряды стеклянных фиалов и закупоренных
