тысяч ленинградцев недоступной роскошью. И хотя Жданов не входил в их число, поскольку разговаривал с Москвой иногда по нескольку раз в день, с тех пор как Ленинград оказался в блокаде, звонок аппарата ВЧ каждый раз вызывал в нем безотчетное чувство тревоги и радостного волнения.
Он поспешно снял трубку и назвал себя.
– Ты что, уже сидишь на месте Жукова? – раздался в трубке голос, который Жданов мог бы узнать по первому произнесенному слову.
Отлично изучивший все интонации этого голоса, Жданов сразу понял, что Сталин шутит, и тем не менее ответил серьезно и сдержанно:
– Жуков только что отправился наверх, в свой кабинет, товарищ Сталин. Я сейчас скажу, чтобы аппарат переключили.
– Не надо. Как дела на фронте? Положение на вчерашний день я знаю. Что нового на сегодня?
– Особых перемен нет, если не считать, что немцы вот уже два часа обстреливают и бомбят город.
– Много жертв?
– Еще нет точных сведений, налет не кончился. Но жертв, конечно, много. Что касается положения на фронте, то противник пока на прежних рубежах. Однако, по мнению Жукова, противник с часу на час предпримет попытку нового штурма.
– Так думает товарищ Жуков. А как думает товарищ Жданов?
– Полагаю, что командующий прав, – после короткой паузы ответил Жданов. – Эта ожесточенная бомбежка не случайна.
– Так… – проговорил Сталин. – Минуту. Сейчас возьму карту вашего фронта.
Теперь, когда в трубке не звучал человеческий голос, можно было услышать ровный, негромко гудящий фон, точно эхо всех ветров вселенной тревожным гулом отдавалось в мембране.
Жданов представил себе, как Сталин своей неторопливой, неслышной походкой идет к длинному узкому столу, берет нужную карту, возвращается обратно…
– Так, – снова раздался в трубке голос Сталина, – в каком же месте Жуков ожидает очередной штурм немцев?
Жданов замялся, поскольку не знал, счел ли бы необходимым сам Жуков высказывать свое предположение Сталину. Однако многолетняя привычка говорить этому человеку только правду, ничего не утаивая, взяла верх.
– Жуков полагает, что противник попытается обойти Пулковскую высоту с юго-запада.
Некоторое время Сталин молчал, очевидно уточняя по карте названный Ждановым район. Потом сказал:
– В свое время Юденич стремился захватить эту высоту и установить на ней свою артиллерию. Почему Жуков считает, что фон Лееб поступит иначе?
– Потому что немцы уже много раз пытались захватить высоту в лоб, но это им не удается, как не удалось и Юденичу. Жуков полагает, что на месте Лееба предпринял бы обход.
– К счастью для нас, Жуков не находится на месте фон Лееба, – ответил Сталин добродушно- иронически.
Затем спросил уже обычным, деловым тоном:
– Но почему все-таки Жуков так уверен, что немцы не попытаются снова взять высоту штурмом?
– Он считает, что из-за ограниченного лимита времени и сил фон Лееб вынужден действовать быстрей.
– Так. Лимит времени… – медленно произнес Сталин. – Да, теперь на очереди у немцев мы, Москва. Что ж, логично. Вы готовы к этим немецким «действиям быстрей»?
– Мы выполним свой долг, товарищ Сталин.
– Ленинградцы уже выполнили свой долг – сорвали летнее наступление немцев на Москву, – негромко проговорил Сталин с той проникновенностью, которую Жданов ощутил в его голосе только один раз – когда Сталин выступал по радио третьего июля. – Теперь мы просим вас сделать все возможное и… невозможное, чтобы не только отстоять Питер, но и сковать на дальнейшее северную группировку немцев. Мы и впредь будем помогать вам, чем можем. Сегодня Ставка решила перебросить на ваш фронт сто семьдесят пятый штурмовой авиаполк. В ближайшее время к вам вылетит генерал-полковник Воронов, он поможет лучше организовать артиллерийскую оборону города. Кулик получил указание всемерно активизировать действия пятьдесят четвертой армии, чтобы прорвать блокадное кольцо. Я знаю, – голос Сталина зазвучал глуше, – что всего этого мало. Но большего Ставка сделать сейчас не может.
– Мы понимаем, – тихо ответил Жданов.
– У нас есть еще одна просьба к питерцам, – снова заговорил Сталин. – Точнее, к морякам Балтфлота. До нас дошли сведения, правда еще не проверенные, что у вас под боком, в Стрельне, собралась или собирается какая-то банда, претендующая на роль то ли центральной комендатуры, то ли русского правительства. – Голос Сталина стал жестким, грузинский акцент усилился. – Мы не знаем, из кого состоит это, извините за выражение, правительство, – слово «правительство» Сталин произнес «правытэлство», и от этого оно прозвучало саркастически, – то ли это белогвардейская шваль, пытающаяся проскользнуть в Питер между ног немцев, то ли какие-нибудь другие немецкие марионетки. Во всяком случае, по слухам, они готовятся отслужить благодарственный молебен в Казанском соборе по случаю избавления от проклятых большевиков… Вот мы и думаем: не пойти ли им навстречу, не отслужить ли для них вместо молебна панихиду силами кронштадтской артиллерии? Уточнить место, накрыть район и пропахать его поглубже! В Кронштадте, несомненно, еще есть моряки, которые в свое время били по Юденичу. Уверен, они с особым чувством ударят по его последышам. У меня все, – сказал Сталин. – У тебя есть вопросы?
– Пока только один, товарищ Сталин. Есть ли ответ от Черчилля?
Речь шла об ответе на предложение Советского правительства перебросить на советско-германский фронт несколько английских дивизий для совместной борьбы против общего врага.
– Есть, – с усмешкой в голосе произнес Сталин. – Черчилль ответил, что не может. – Он помолчал и добавил: – В девятнадцатом мог. А теперь, видите ли, не может. – Эти слова – «нэ можэт» – снова прозвучали унижающе-презрительно. – У тебя все?
– Да, у меня все, – ответил Жданов.
– Тогда передай братский привет товарищам питерцам. Братский привет и благодарность.
В трубке раздался щелчок. Снова появился далекий гудящий фон.
Жданов повесил трубку. Посмотрел на часы. Снял трубку телефона, соединяющего этот кабинет командующего с расположенным на втором этаже.
– Жуков, – раздалось в трубке.
– Только что звонил товарищ Сталин, – сказал Жданов, – сейчас я к вам зайду. Что слышно у Федюнинского?
– Пока тихо, – буркнул Жуков, и Жданов почувствовал, что командующий недоволен этой тишиной, что она тревожит его и настораживает.
16
Поздним вечером на набережной Невы, у здания школы, выстроился стрелковый батальон, один из вновь сформированных городским штабом формирования народного ополчения.
Через несколько минут батальон должен был отправиться на передовую, но о том, где именно предстоит ему воевать, ни командир, ни комиссар еще не знали. Им, в последний раз оглядывавшим шеренги бойцов, было известно только одно: следует дойти строем до Средней Рогатки, а там погрузиться на автомашины, которые доставят их куда-то на боевые позиции.
Командиром батальона был капитан Суровцев, комиссаром – старший политрук Пастухов. Наскоро сформированное подразделение, которое они приняли, не имело ничего общего с их саперным батальоном,
