Гитлер редко называл этот город его современным именем. Но для всего мира существовало теперь только это имя – Ленинград. Для сотен миллионов людей на всем земном шаре оно стало одним из наиболее впечатляющих символов несокрушимости Советского Союза, а для Гитлера ассоциировалось лишь с позором, который он сам навлек на себя, трижды обманув мир громогласными заявлениями о скором падении Ленинграда.
И снова Манштейну подумалось, что тот, кто добудет для Гитлера неуловимую до сих пор победу над этим городом, займет в душе фюрера такое место, какого доныне не занимал еще ни один из немецких генералов и фельдмаршалов.
Гитлер же тем временем продолжал:
– После захвата Петербурга вы опять явитесь ко мне, и тогда я вручу вам ваш фельдмаршальский жезл. Но это еще не все. Как только вы покончите с Петербургом, я намерен назначить вас на место Листа. А сейчас я требую от вас, я прошу у вас одного: дайте мне Петербург!
Это было уже слишком даже для такого умеющего держать себя в руках человека, как Манштейн. Открывающаяся перед ним перспектива на мгновение ослепила его. В тот миг ему показалось, что стоящая перед ним задача, в сущности, не так уж сложна. Фон Леебу пришлось иметь дело с городом, полным жизненных сил, а теперь, после страшной голодной зимы, Ленинград наверняка не обладает прежней стойкостью.
Зависть к командующему шестой армией Паулюсу, которому, по словам Гитлера, предстояло стать завоевателем Сталинграда, уступила место надежде на еще больший успех. Манштейн снова вспомнил о плачевной судьбе Браухича, Лееба, Рунштедта и многих других, кто совсем недавно занимал такие недосягаемо высокие посты, а теперь ушел в небытие, представил себя на одном из этих постов и клятвенно заверил Гитлера:
– Я сделаю, мой фюрер! С Петербургом будет покончено!
На исходе августа управление 11-й армии в полном составе прибыло в район расположения 18-й армии. Но войска Манштейна находились еще в пути, и до их сосредоточения он весь ушел в планирование предстоящего штурма Ленинграда. Притом Манштейн всячески давал понять и Линдеману и Кюхлеру, что фюрер послал его сюда для того, чтобы быстро раскусить орешек, который им оказался не по зубам.
Было решено, что 11-я армия займет позиции 18-й армии, обращенные на север. За Линдеманом же останется восточная часть фронта по реке Волхов.
В распоряжении Манштейна было теперь двенадцать дивизий (в том числе испанская «Голубая дивизия»), три бригады и 8-й авиационный корпус под командованием одного из прославленных немецких асов – генерал-полковника Рихтгофена.
Подобно тому как в основу операции «Блау» была положена предварительная дезинформация советского командования о действительных намерениях противника, Манштейн тоже задумал обманный маневр. План его заключался в том, чтобы после сильнейшей артиллерийской и авиационной подготовки повести наступление на Международный проспект и улицу Стачек, но после того, как оборона здесь будет прорвана и в Смольном все проникнутся уверенностью, что противник решил штурмовать город по прошлогодней схеме, два корпуса внезапно повернут на восток и с ходу форсируют Неву на совсем ином направлении. Этим двум корпусам ставилась задача: уничтожить советские войска между Невой и Ладожским озером, перерезать Ладожскую коммуникацию и опять лишить Ленинград путей подвоза боеприпасов и продовольствия.
Предполагалось, что после этого ленинградцы немедленно выкинут белый флаг и не возникнет необходимости в затяжных уличных боях.
Наступление должно было начаться 1 сентября.
Манштейн поднялся на вышку наблюдательного пункта ближайшей к городу немецкой воинской части. Он увидел оттуда большой завод, выпускающий танки. Увидел верфи на побережье Финского залива. Увидел оживленное движение на улице Стачек. И злорадно усмехнулся: через четыре дня все это исчезнет.
Но уже на другой день, 27 августа, грохот артиллерии возвестил о начале советского наступления: войска Волховского фронта неожиданно обрушились на синявинско-мгинскую группировку немцев в том самом районе, откуда Манштейн собирался наносить свой главный удар. Почти год назад фон Леебу удалось сорвать наступательную операцию по прорыву блокады своим упреждающим ударом на Тихвин. Теперь Красная Армия взяла реванш: она тоже на три дня опередила штурм Ленинграда, с такой тщательностью разработанный генерал-фельдмаршалом Манштейном.
16
Удар, нанесенный 27 августа по синявинско-мгинской группировке немецких войск, Советское Верховное командование рассматривало лишь как частную операцию с ограниченными целями. От утверждения генерального плана прорыва блокады Сталин все еще воздерживался. Он вполне отдавал себе отчет в том, что прошлогодняя неудача на этом же направлении была обусловлена не только внезапным наступлением немцев на Тихвин, а и недостаточностью сил, какими осуществлялся прорыв, нехваткой технических средств, в особенности средних танков и артиллерии.
С открытием летней навигации на Ладоге Ставка направила в Ленинград двадцать пять батальонов для пополнения укрепленных районов, две танковые бригады, шесть артиллерийских противотанковых полков, тысячу ручных и пятьсот станковых пулеметов, пять тысяч автоматов.
Много ли это? И много, и мало. Для обороны города, пожалуй, достаточно, а для прорыва блокады – едва ли.
Но к середине августа у Сталина уже не оставалось сомнений в том, что немцы готовят новый штурм Ленинграда. Данные агентурной и авиационной разведки, а также сведения, поступавшие от партизан, показывают, что только за восемь суток от Пскова на Лугу проследовало сто восемьдесят эшелонов с немецкими войсками и техникой. Кроме того, сорок семь платформ с осадной артиллерией направились в Гатчину.
Вот тогда-то и было принято решение о нанесении упреждающего удара силами Волховского и Ленинградского фронтов.
Удар этот, вошедший в историю под именем Синявинской операции, расстраивал все планы немецкого командования. Ведь Синявинская гряда холмов, поднявшаяся среди торфяных болот огромной приладожской низины, являлась ключевой позицией. Для немцев потеря этой позиции неминуемо влекла за собой разрыв блокадного кольца юго-восточнее Ленинграда. Притом 8-я армия Волховского фронта выходила в тыл манштейновской 11-й армии.
На девятый день наступления, когда волховчанам удалось расширить свой прорыв до 15—20 километров, в штабе Манштейна раздался тревожный звонок из Винницы. Гитлер будто забыл о недавнем своем разговоре с новым фельдмаршалом. Сейчас он требовал от Манштейна не овладения Ленинградом, а только немедленной помощи командующему группой армий «Север» Кюхлеру в восстановлении положения.
Контрудар, предпринятый Манштейном, резко затормозил продвижение 8-й армии. Теперь она сама оказалась в опасном положении. А в случае разгрома целой армии Волховского фронта катастрофически снижались шансы на успешный прорыв блокады в ближайшем будущем. И Сталин отдал приказ Говорову немедленно возобновить наступательные действия на Неве, в районе Невской Дубровки, чтобы помочь волховчанам.
В течение трех суток, с 10 по 13 сентября, три советские дивизии, сосредоточенные здесь, тщетно пытались форсировать Неву. Вечером 13 сентября Говоров и Жданов обратились в Ставку за разрешением отложить дальнейшие попытки на шесть дней. Ставка удлинила этот срок еще на шесть дней: немцы уже начали тогда штурм Сталинграда, и боям на Неве следовало придать такой размах, который затруднил бы Гитлеру маневр резервами.
С величайшими трудностями войскам Ленинградского фронта удалось наконец переправиться
