Он посмотрел вперед, в том направлении, куда бежали шоферы, и увидел, что там, на льду, собралась уже толпа, мелькают фонари регулировщиков.
Звягинцев поспешил туда же и вскоре достиг полуторки, у которой ушли под лед передние колеса. А лед трещал, крошился, ломался, черная вода, выдавливаемая тяжестью грузовика, бурлила, выплескивалась на дорогу. Десятки людей в ватниках, полушубках и шинелях плечами своими подпирали кузов полуторки, загруженный мешками. Притом больше всех суетился парень в засаленной телогрейке и почему-то без шапки. Беспрерывный его крик походил на стон, на мольбу:
– Ребята, держите! Держите! Хлеб же у меня! Хлеб!..
Подпиравшие борта грузовика люди стояли уже по щиколотку в воде, и Звягинцев понимал, что лед под ними в любую секунду может треснуть. Тогда все они вместе с грузовиком уйдут вниз, в черную ледяную пучину.
Но голос здравого смысла был тотчас заглушен другим безотчетным призывом – делать то, что делают все. И он, хлюпая валенками по воде, все выше и выше поднимающейся надо льдом, бросился к грузовику и подставил под кузов свое плечо.
В эти минуты Звягинцев не чувствовал, как ледяная вода полилась за голенища его валенок. Однако он отчетливо слышал мольбы шофера с чумазым, совсем детским лицом, искаженным от отчаяния:
– Ребята! Милые! Не отпускайте! Держите! Ведь хлеб!..
Внезапно этот голос был заглушен другим, повелительным:
– Слушай мою команду! Разгружать машину! Быстро!
По голосу Звягинцев сразу узнал Молчанова.
– Цепочкой, цепочкой становись! – распоряжался Молчанов, первым оказавшись в кузове, на горе мешков, и, схватив один из них, бросил вниз. Несколько рук подхватили мешок в передали по цепочке дальше.
Шлепая по воде валенками, Звягинцев тоже подхватил этот мешок, передал стоящему рядом человеку в ватнике и протянул руки за следующим…
Когда полуторка была почти уже разгружена, снова раздался угрожающий треск, и она, кроша лед, медленно поползла вниз.
– Прыгай! – неистово крикнул Звягинцев Молчанову. – Приказываю, прыгай!
Он видел, что вода бурлит теперь почти вровень с бортами полуторки, а Молчанов все еще стоит там на оставшихся мешках, словно не решаясь расстаться с ними.
– Прыгай! Застрелю! – сам не отдавая себе отчета в собственных словах, крикнул Звягинцев, одержимый только одной мыслью: спасти Молчанова.
Наконец тот не прыгнул, а спустился в ледяную воду, со всех сторон окружавшую грузовик, и через минуту очутился рядом со Звягинцевым. Они не успели сказать друг другу и слова, как взвился над Ладогой истошный вопль:
– А-а-а!
Звягинцев повернулся на этот вопль и увидал, что грузовика больше нет. На том месте, где все они только что толпились, теперь зияла большая полынья, а на кромке ее стоял, отчаянно крича, все тот же парень, который призывал их спасти хлеб. Он протягивал руки к черной бурлящей воде, и Звягинцеву показалось, что еще секунда – и парень этот бросится в полынью.
Звягинцев рванулся к нему, схватил за ворот телогрейки, повернул лицом в противоположную сторону и толкнул в спину.
Медленно хлюпая по воде, парень, как во сне, зашагал к своим товарищам – шоферам с других грузовиков.
– Всё, ребята! – крикнул кто-то из них. – Разбирай уцелевшие мешки по машинам и поехали, а то движки застынут!..
Расхватав мешки, они побежали каждый к своему грузовику. Звягинцев и Молчанов остались на месте происшествия одни.
– Ну что, поедем и мы? – спросил Звягинцев.
Молчанов оглядел его с ног до головы и сказал твердо:
– Нельзя ехать. Обогреться надо.
– А другим можно?
– Другие хлеб везут, – все так же категорично возразил Молчанов. – А без нас с вами, товарищ майор, лишний час как-нибудь Ленинград продержится.
– Где же ты намерен греться? – раздраженно спросил Звягинцев.
Тот, ничего не ответив, направился к машине.
…Мотор завелся лишь с пятой попытки. Молчанов развернул машину и поехал в обратном направлении.
– Ты куда? – встревожился Звягинцев.
– Погодите, товарищ майор, дайте разобраться, – невнятно ответил Молчанов, озирая однообразную местность через приоткрытую дверцу. И почти тотчас воскликнул удовлетворенно: – Все правильно! Приехали, товарищ майор. Выходите.
Выйдя из кабины, Звягинцев почувствовал, что ноги почти совсем онемели. Метрах в трех от их «эмки» стоял грузовик, а за ним виднелась палатка и на белом щите чернела надпись: «Обогревательный пункт».
Молчанов первым откинул брезентовый полог и вошел туда. Звягинцев сделал шаг за ним и наткнулся на его спину.
Палатка была битком набита людьми. Они сидели на дощатом настиле или стояли – мужчины, женщины, дети.
Посредине палатки топилась печка. Там же на шестах висели два фонаря.
При тусклом свете фонарей Звягинцев смог разглядеть некоторые лица. Они были ужасны – казалось, не кожа, а серые пергаментные листы обтягивали выступающие скулы, заострившиеся носы, будто срезанные подбородки.
Неожиданно раздался женский крик:
– Нет, нет, не отдам!
Затем послышался тихий мужской голос, но слов Звягинцев разобрать не мог. Через несколько секунд снова на всю палатку прозвучал крик женщины:
– Нет! Я отогрею его, отогрею!
– А ну, граждане эвакуированные, – громко сказал Молчанов, – дозвольте товарищу майору валенки просушить!
Лица людей повернулись к входу в палатку, туда, где стоял Звягинцев. Некоторые из людей поднялись с пола, другие стали прижиматься теснее друг к другу, и через минуту образовался узкий проход.
В самом конце этого прохода, у печки, Звягинцев увидел закутанную в платки и шали женщину, а рядом с ней мужчину в белом халате поверх армейской шинели. Женщина прижимала к груди завернутого в одеяло ребенка. Звягинцева поразило ее лицо – молодое, но землисто-серое, искаженное гримасой гнева.
– Товарищ майор! – взмолилась она, метнувшись навстречу Звягинцеву. – Скажите ему!.. Я не отдам!..
Звягинцев медленно пошел к печке. Военный поднял руку к ушанке, вполголоса доложил:
– Военфельдшер Егоров.
Он был немолод, об этом свидетельствовали морщины на лице и седая прядь волос, выбившаяся из-под ушанки.
– Что случилось, товарищ майор? – спросил он, опуская руку.
– Муку из воды вытаскивал, вот что случилось! – раздался за спиной Звягинцева голос Молчанова.
Звягинцеву хотелось прикрикнуть: «Помолчи!» Стыдно было привлекать внимание заполнивших палатку людей, которые конечно же промерзли не меньше, чем он.
