— Нет, мсье, спать вы там не будете. По части блох это самый худший заезжий двор на всей лионской дороге. И блохи — увы! — это ещё не все… Никто не спит в «Золотом экю», человек просто лежит и надеется дождаться рассвета.
В этом было, по крайней мере, одно утешение: если там действительно так плохо, то можно с уверенностью сказать, что Руссели туда не заглянут.
За последующие два часа они покрыли пять лиг до Нантюа. Проезжая по узким улочкам городка, местами перекрытым арками, Блез благодарил Бога за то, что первый этап предприятия завершился согласно плану, хотя мог так легко закончиться неудачей. Хорошее предзнаменование на будущее…
И в этом приятном настроении, исполненный чувства благодарности, он натянул поводья перед алтарем Пресвятой Девы, устроенным в угловой нише какого-то дома на перекрестке, снял шляпу и засвидетельствовал свое почтение. Ле-Бретон, движимый мыслью, что едва ускользнул от долгого напрасного ожидания в форте дель-Эклюз, обнаружил такое же религиозное рвение. Теперь им осталось только расседлать коней у гостиницы и дожидаться приезда Пьера де ла Барра.
Измотанный трудной дорогой и почти бессонной ночью, Блез отъехал от алтаря, приняв в сторону, чтобы пропустить двух приближающихся всадников.
— А теперь, друг мой…
Слова замерли у него на устах. Он окаменел в седле.
Один из чернобородых всадников, проехавших в этот миг рядом с ним, был его брат, Ги де Лальер.
Глава 31
Ошибки быть не могло: он не мог не узнать это гордое, мрачное лицо, горящие фанатизмом глаза, прямую, словно копье, спину брата, которую увидел, когда после первой минутной растерянности повернул голову ему вслед. Второй всадник, судя по виду, был слугой. И все же, вопреки очевидности, Блез надеялся, что ошибся.
Как бы Ги ни осуждал его, как бы ни одобрял отцовский приговор, отсекающий его от семьи, казалось просто невероятным, чтобы он проехал мимо, ни единым движением, даже непроизвольным, не показав, что узнал брата. Их разделяло не более двух ярдов, Блез с курьером и тремя конями стояли в ряд, словно защищая алтарь, однако, на лице Ги не появилось даже слабого намека на то, что он их увидел. Он миновал их, словно погруженный в транс.
Возможно, так оно и было. Возможно, он настолько углубился в свои мысли, весьма далекие от Блеза, до такой степени не ожидал встретить брата в столь неподходящем месте, что и не заметил его.
С другой стороны, вполне возможно, что Ги, выполняя тайное поручение герцога Бурбонского, не хотел, чтобы его узнали, и надеялся проскользнуть незамеченным.
Блез не мог знать, в чем дело. В любом случае ясно, что брат его приехал в Нантюа, чтобы встретить Русселя и его спутников. Когда они прибудут, то расскажут ему, что произошло в Женеве. Если Ги все же заметил Блеза на улице, он правильно поймет присутствие брата и сделает все возможное, дабы тот не выследил его по дороге во Францию. Это в огромной степени усложнит задачу Блеза.
Оставалось надеяться, что Ги в задумчивости действительно не обратил внимания на покрытого пылью наездника, задержавшегося перед алтарем. В этом случае неожиданная встреча не меняла ничего.
Разрываясь между надеждами и сомнениями, Блез ехал к «Золотому экю», гораздо менее радостный, чем несколько минут назад. Он понимал, что в эту ночь ему не даст уснуть забота посерьезнее, чем поджидающие в засаде насекомые. К счастью, он будет не один. Возможно, им с Пьером придется основательно перекроить планы.
Постоялый двор в самой убогой части городка полностью подтверждал нелестный отзыв Ле- Бретона. Однако поскольку, несмотря на название, золотая монета редко переходила здесь из рук в руки, Блез смог получить самое лучшее помещение — грязную, продуваемую насквозь, но зато отдельную комнату, куда он велел подать ужин на двоих.
После ужина он простился с курьером, который имел другое место для ночлега и с рассветом должен был спешить в Лион. Договорились, что Ле-Бретон захватит с собою лошадь Блеза, оставив ему более крепкого коня герцога Савойского для трудов завтрашнего пути.
— А вот, — сказал Блез, — десять ливров в уплату за корм и уход до моего возвращения.
— Это вдесятеро больше, чем нужно, мсье.
— Но недостаточно, чтобы выразить мою благодарность.
У курьера вспыхнули глаза:
— Да даруют Бог и все святые вам удачу, мсье! Могу я ещё чем-нибудь послужить вам?
— Да. Замолвите за меня словечко его величеству, когда будете передавать письмо господина маркиза. Вы могли бы рассказать ему, что случилось на дороге сегодня… И счастливого вам пути!
После ухода курьера Блезу ничего не оставалось делать, как только ожидать Пьера де ла Барра да перемалывать все то же зерно на тех же жерновах: узнал его Ги или нет? И если узнал, то что дальше?
День перешел в сумерки. По полу прошмыгнула крыса. Блез зажег свечу и вновь застыл, неподвижно уставившись на желтый огонек.
Прошлым вечером в это же время он сидел с Анной и госпожой Ришарде в уютной гостиной дома синдика. Сутки назад в эту самую минуту он, может быть, как раз просил Анну спеть ему балладу о Томасе Рифмаче. В его сознании снова зазвучала мелодия. Не произошло ещё ни одного из событий, которыми были столь насыщены последние двадцать четыре часа. Она ещё не назвала его шпионом и не объявила своим врагом. Они все ещё оставались в таких же отношениях, как в доме сьера Одена или у моста через Арв. Он все ещё мог верить, что не безразличен ей. А теперь…
Но что может поделать человек против воли звезд? Они с Анной были рождены, чтобы стоять на противоположных берегах: Франция против Англии, Валуа против Бурбона. Он с тоской подумал о мечте Эразма, о мире, свободном от мелочных раздоров, которые превращают людей в марионеток. Видение далекой эпохи, тысячелетний путь до которой ещё так долог…
Звезды определили, что Анна должна стать женой Жана де Норвиля. Губы Блеза искривились в проклятии. Знавал он бессовестных интриганов, но среди них не было ни одного такого циничного и равнодушного, как этот красавец, агент Бурбона. Расчет, карьера, преуспеяние. Холодность холодных денег, холодность высокого положения. Как сможет Анна, такая теплая, живая, такая великодушная, вытерпеть этот холод? Однако, как сказал маркиз, женщины замуж не выходят, их выдают…
Глянув в окно, он обнаружил, что уже спустилась ночь. Не случилось ли чего с Пьером? К этому времени Руссели уж наверняка прибыли в Нантюа…
Давным-давно стемнело, когда стук копыт во дворе заставил его прислушаться, и при звуках знакомого голоса он вскочил на ноги. Толчком распахнув окно, он высунулся наружу и окликнул:
— Эй!
— Да это вы, мсье? — был ответ. — Погодите, пока я поставлю в стойло этого конягу, потому что, клянусь верой, ему сегодня здорово досталось. Кукареку, старина, сиди, где сидишь, пока я тебя не спущу на землю. Да не вертись ты, как змей! Ну, вот, опля!
Блез нетерпеливо дожидался, пока твердые шаги и торопливый стук когтистых лапок в коридоре не возвестили о появлении Пьера и Кукареку. Когда они подошли к двери, он уже стоял на пороге.
— Ну, как поездка?
— Так себе…
Пьер замолчал, чтобы пропустить мальчишку-слугу со своими седельными сумками и заказать ужин. Потом, расстегивая перевязь и сбрасывая плащ, продолжил:
— Не так плохо, но не без приключений. И, ей же Богу, должен сказать, что эта английская девчонка не уступит ни одному кавалеристу из королевских рот. Час за часом, час за часом, а она все в седле… Клянусь мессой, вот это наездница! — Пьер восхищенно взмахнул рукой. — Я отдаю ей честь.
Блез перебил:
