собой накручивался на палец и оказывался во рту. Гариону казалось, что всякий раз, когда он оборачивается, Се'Недра наблюдает за ним, покусывая локон. По какой-то причине он не решался напрямую с ней об этом поговорить, отчего смущался и нервничал.
– Я бы не мучила его так, будь он моим, – оторвав ото рта кончик локона, сказала она осуждающе.
Гарион счел за лучшее не отвечать.
Они миновали три разрушенные башни, стоящие поодаль одна от другой и явно очень древние. Видимо, все они первоначально были футов под шестьдесят высотой, но годы, ветра и дожди сделали их гораздо ниже. Последняя из трех башен была черная, как после пожара.
– Здесь что, была война, дедушка? – спросил Гарион.
– Нет, – печально ответил Волк. – Эти башни принадлежали моим собратьям. Вон та – Белсамбару, эта – Белмакору. Они давным-давно умерли.
– Я думал, чародеи не умирают.
– Они устают – или, может быть, теряют надежду. Они прекращают свое существование.
– Они убивают себя?
– В некотором роде. Хотя все это несколько сложнее.
Гарион не расспрашивал больше, видя, что старик явно не желает входить в подробности.
– А вон та – сгоревшая? Она чья была?
– Белзидара.
– Это ты вместе с другими чародеями сжег ее после того, как он переметнулся к Тораку?
– Нет. Он сам ее сжег. Думаю, он хотел таким образом показать нам всем, что больше не принадлежит к нашему братству. Белзидар всегда любил театральные жесты.
– Где твоя башня?
– Дальше в Долине.
– Ты мне ее покажешь?
– Если хочешь.
– А у тети Пол есть своя башня?
– Нет. Девочкой она жила со мной, а после мы отсюда уехали. Мы так и не собрались выстроить ей отдельную башню.
Они ехали допоздна и остановились под могучим деревом, одиноко стоящим посреди широкого луга. Крона дерева отбрасывала тень площадью в несколько акров. Се'Недра спрыгнула с лошади и побежала к дереву, ее медно-рыжие волосы развевались за спиной.
– Красивое какое! – воскликнула она, в священном восторге прикладывая ладони к грубой коре.
Господин Волк покачал головой.
– Дриады. Они шалеют при виде деревьев.
– Я его не узнаю, – сказал Дерник, слегка нахмурясь. – Это не дуб.
– Может быть, какая-нибудь южная разновидность, – сказал Бэйрек. – Я и сам такого никогда не видел.
– Оно очень старое, – сказала Се'Недра, нежно прижимаясь щекой к древесному стволу, – и говорит странно. Но я ему нравлюсь
– Так что это за дерево? – спросил Дерник. Он все еще хмурился. В своей потребности все систематизировать и разложить по полочкам он явно не мог пройти мимо него спокойно.
– Оно одно такое в мире, – сказал ему господин Волк. – Не помню, чтобы мы как-нибудь специально именовали его. Для нас это всегда было просто дерево.
– Я не вижу под ним ни ягод, ни плодов, ни каких-либо семян, – заметил Дерник, разглядывая землю под раскидистыми ветвями.
– Они ему ни к чему, – отвечал Волк. – Я уже говорил – оно единственное в своем роде. Оно всегда было здесь – и всегда будет. Оно не испытывает потребности в воспроизводстве.
Дерника это обескуражило: он никогда прежде не слышал о дереве, которое бы не давало семян.
– Это весьма необычное дерево, Дерник, – сказала тетя Пол. – Оно дало росток в тот день, когда был сотворен мир, и, вероятно, будет стоять здесь, доколе мир существует. Назначение его – не в размножении.
– В чем же его назначение?
– Мы не знаем, – отвечал Волк. – Мы знаем только, что оно – древнейшее из живущего в мире. Быть может, его назначение – олицетворять длительность и неразрывность жизни.
Се'Недра скинула сандалии и взобралась на толстые ветви, лепеча от нежности и восторга.
– Нет ли, случаем, сведений о родстве дриад с белками? – осведомился Силк.
Господин Волк улыбнулся.
– Если вы можете обойтись без нас, мы с Гарионом съездили бы по делу.
Тетя Пол посмотрела на него вопросительно.
– Пришло время для небольшого наставления, Пол, – пояснил он.
– Мы обойдемся без вас, отец, – сказала она. – К ужину вернетесь?
– Постарайся, чтобы он не остыл. Едем, Гарион?
Дед и внук в молчании ехали по зеленым лугам. Залитая вечерним золотым светом Долина казалась особенно теплой и прекрасной. Гариона смущала внезапная перемена в настроении господина Волка. Всегда прежде старик действовал под влиянием момента, экспромтом. Частенько он принимал важнейшие решения на ходу, полагаясь на случай, на везение, на то, что сметка, а если потребуется, и чародейство помогут ему выкрутиться. Здесь, в Долине, он казался иным: безмятежным, недоступным для происходящего во внешнем мире мельтешения событий.
Милях в трех от дерева стояла башня. Она была приземистая, круглая, построенная из грубо отесанных камней. Сводчатые окна под самой крышей смотрели на четыре стороны света, но двери нигде не было видно.
– Ты сказал, что хотел бы побывать в моей башне, – сказал Волк, спешиваясь, – Это она.
– Она не разрушена, как другие.
– Я стараюсь ее сохранять. Зайдем?
Гарион спрыгнул с лошади.
– А где дверь? – спросил он.
– Здесь. – Волк указал на большой камень в круглой стене.
Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал перед камнем.
– Это я, – сказал он. – Откройся.
Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, был какой-то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся им действие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушно повернулся, за ним оказался узкий, неправильной формы дверной проем. Жестом показав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темном помещении за ней.
Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсе не полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в середине находится винтовая лестница.
– Пошли, – сказал Волк, ступая по стертым каменным ступеням. – Осторожней здесь, – сказал он уже на полпути вверх, показывая на ступеньку. – Камень качается.
– Почему ты его не укрепил? – поинтересовался Гарион, переступая через ненадежную ступеньку.
– Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я так привык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.
Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшный беспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стояли несколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента, странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось даже два птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная, что Гариону никак не удавалось
