проследить ее изгибы. Он повертел ее в руках, пытаясь разобраться.
– Что это, дедушка? – спросил он.
– Это игрушка Полгары, – рассеянно отвечал старик, оглядывая темную комнату.
– А для чего она?
– Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего один конец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.
Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.
– Какая жестокость по отношению к ребенку.
– А что мне оставалось делать? – отвечал Волк. – В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом. Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тете вечно что-то не нравилось.
– Белдаран?
– Сестра-близнец твоей тети. – Голос у старика сорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.
Наконец он вздохнул и обернулся.
– Надо бы мне здесь немного прибраться, – сказал он, глядя на пыль и беспорядок.
– Давай я помогу, – предложил Гарион.
– Только осторожней, не сломай ничего, – предупредил старик. – Некоторые из этих вещей я делал столетиями. – Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал в руки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль. Порядка от этого не прибавлялось.
Наконец он остановился перед большим, грубой работы креслом. Верх спинки был исцарапан так, словно за него часто хватались сильными когтями. Старик, опять вздохнул.
– Что случилось? – спросил Гарион.
– Это насест Полидры, – сказал Волк. – Моей жены. Она сидела здесь и наблюдала за мной – иногда годами, особенно под конец.
– Насест?
– Она предпочитала совиное обличье.
– А-а... – Гарион как-то никогда не думал, что старик был женат, хотя иначе и быть не могло, раз тетя Пол и ее сестра – его дочери. Во всяком случае, связь между совами и таинственной женой объясняла предпочтение, которое тетя Пол питала к этому обличью. Гарион понимал, что обе женщины, Полидра и Белдаран, имели самое прямое отношение к его появлению на свет, но вопреки какой бы то ни было логике обижался на них. Они делили с его тетей и дедом отрезок жизни, о котором ему самому никогда-никогда не узнать.
Старик поднял кусок пергамента и вытащил из-под него странного вида устройство со стеклышком на одном конце.
– Я-то думал, что потерял тебя, – сказал он устройству, ласково притрагиваясь к нему. – А ты все это время был под пергаментом.
– Что это? – спросил Гарион.
– Прибор, который я сделал, пытаясь понять причину гор.
– Причину?..
– У всего есть своя причина. – Волк поднял прибор. – Вот погляди... – Он оборвал фразу и поставил прибор на стол. – Слишком сложно объяснять. Кроме того, я не уверен, что вспомню, как он работал. Я не трогал его с тех пор, как в Долину пришел Белзидар. Тогда мне пришлось оставить свои исследования и заняться его обучением. – Старик посмотрел на пыль и беспорядок. – Бесполезно, – сказал он. – В конце концов пыль попросту осядет снова.
– До прихода Белзидара ты жил здесь один?
– Здесь был мой повелитель. Вон там его башня. – Волк указал в северное окно на высокое, стройное каменное строение примерно в миле от них.
– Он и впрямь находился здесь? – спросил Гарион. – Я хочу сказать, не только его дух?
– Да он действительно обитал здесь. Это было до того, как боги ушли.
– Ты всегда жил здесь?
– Нет. Я пришел сюда, ища, чего бы украсть; впрочем, я думаю, это не совсем так. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, и я умирал.
– Умирал? – удивился Гарион.
– Замерзал до смерти. За год до того я после смерти матери ушел из родной деревни и первую зиму провел в шатрах безбожников. Они были тогда уже очень стары.
– Безбожников?
– Алгосов – вернее, тех, кто не пошел за Горимом на Пролгу. Дети у них больше не рождались, и меня они приняли с радостью. Языка их я тогда не понимал, их неумеренная нежность меня раздражала, поэтому весной я убежал. В начале следующей зимы я собрался назад, но недалеко отсюда меня застигла метель. Я лег у подножия башни моего повелителя и собрался умирать – тогда я не знал, что это башня. Так мело, что она показалась мне просто грудой камней. Насколько помню, я тогда очень себя жалел.
– Воображаю. – Гарион вздрогнул, представив себе одиночество и близость смерти.
– Я скулил, и звук этот потревожил моего повелителя. Он впустил меня – скорее, желая утихомирить, чем по какой-либо иной причине. Как только я оказался внутри, я стал искать, что бы мне стащить.
– А он вместо того сделал тебя чародеем?
– Нет. Он сделал меня слугой – рабом. Я отработал на него пять лет, прежде чем узнал, кто он такой. Кажется, временами я ненавидел его, но исполнял его приказания – почему, не знаю. Последней каплей было, когда он приказал мне отодвинуть с его дороги большой камень. Я выбивался из сил, но сдвинуть не мог. Наконец я достаточно разозлился, чтобы сдвинуть его разумом, а не руками. Этого повелитель, конечно, и ждал. После того дела у нас пошли лучше. Он изменил мое имя – Гарат – на Белгарат и сделал меня своим учеником.
– И последователем?
– Это произошло несколько позже. Мне еще многому пришлось научиться. Впервые он назвал меня своим последователем, когда я пытался понять, почему некоторые звезды падают, – а сам он тогда работал над круглым серым камнем, который подобрал на берегу реки.
– А причину ты понял? То есть почему звезды падают?
– Да. Это совсем не сложно. Тут все дело в равновесии. Мир, чтобы вращаться, должен иметь некий определенный вес. Когда вращение замедляется, падают несколько звезд. Их веса оказывается достаточно.
– Никогда об этом не думал.
– Я тоже – до определенной поры.
– Камень, который ты упомянул. Это был...
– Око, – подтвердил Волк. – Пока повелитель его не коснулся, он оставался самым обычным камнем. Как бы там ни было, я познал тайну мировой воли – в конце концов, не такая уж это и тайна, – или я тебе уже это говорил?
– Кажется, да.
– Наверное. Я иногда повторяюсь. – Старик взял в руки пергаментный свиток, посмотрел на него, потом положил на место. – Сколько всего начато и не закончено. – Он вздохнул.
– Дедушка?
– Да, Гарион?
– Это... то, что в нас... как много с его помощью можно сделать?
– Все зависит от твоего разума, Гарион. Более сложный разум способен совершать более сложные действия. Совершенно очевидно, что сила эта не в состоянии сделать то, чего не может вообразить направляющий ее разум. Потому мы и стараемся познать больше – чтобы расширить возможности своего разума и полнее использовать нашу силу.
– Разум у каждого свой, не такой, как у других. – Гарион с трудом пытался что-то осмыслить.
– Да.
