– Не означает ли это, что наша... то, что у нас есть, – он избегал слова «сила», – тоже у каждого разная. Иногда ты что-то делаешь сам, а иногда поручаешь тете Пол.
Волк кивнул.
– В каждом из нас это разное. Кое-что можем мы все. Например, все мы можем двигать предметы.
– Тетя Пол называет это теле... – Гарион замялся, позабыв слово.
– Телепортация, – закончил Волк. – Перемещение чего-либо в пространстве. Это самое простое – и обычно все делают это первым. И шума от него больше всего.
– Об этом она мне говорила. – Гарион вспомнил раба, которого вытащил из реки в Стисс Торе, – раба, который потом умер.
– Полгара может делать то, чего не могу я, – продолжал Волк. – Не потому, что она сильнее меня, но потому, что мыслит иначе. Мы не знаем в точности, что именно может каждый из нас, поскольку не знаем, как работает наш мозг. Ты с легкостью делаешь то, на что я не посмел бы и замахнуться. Может быть, оттого, что не сознаешь, насколько это сложно.
– Я не понимаю, о чем ты.
Старик пристально посмотрел на него.
– Может быть, ты и впрямь не понимаешь. Помнишь сумасшедшего монаха, который напал на тебя в деревне на севере Толнедры, вскоре после того, как мы выехали из Арендии?
Гарион кивнул.
– Ты исцелил его от безумия. Это означает, что в момент исцеления ты должен был до конца понять природу его болезни. Это исключительно трудно, а ты сделал это, даже не задумываясь. И потом, конечно, жеребенок.
Гарион взглянул в окно на малыша, резвившегося на лугу рядом с башней.
– Жеребенок был мертв, но ты заставил его дышать. Чтобы сделать это, надо понять природу смерти.
– Это была стена, – объяснил Гарион. – Я всего лишь прошел сквозь нее.
– Значит, дело в другом. Видимо, ты способен зрительно представлять очень сложные понятия в виде очень простых образов. Это редкий дар, но в нем заключены некоторые опасности, о которых тебе не мешало бы узнать.
– Опасности? Какие именно?
– Не упрощай чересчур. Вот пример: если человек мертв, значит, на то есть причина – скажем, в груди у него торчит меч. Если ты вернешь его к жизни, он немедленно снова умрет. Как я уже говорил, мочь что-либо – еще не повод это делать.
Гарион вздохнул.
– Боюсь, у меня уйдет на это слишком много времени. Я должен научиться владеть собой, должен узнать, чего делать не могу, чтобы не убить себя в попытке совершить невозможное, узнать, что я могу и что из этого мне следует делать. Лучше бы этих способностей у меня не было.
– У каждого из нас временами возникает такое желание, – сказал старик. – Однако решать не нам. Мне нравится далеко не все, что приходится делать, да и тете твоей тоже, но дело наше важнее нас самих, вот мы и делаем что положено, хотим того или нет.
– Что, если я скажу сейчас: «Нет. Не буду»?
– Ты, конечно, можешь это сказать, но ведь не скажешь?
Гарион опять вздохнул.
– Нет, – сказал он, – наверное, не скажу.
Старый чародей обнял мальчика за плечи.
– Я догадывался, что ты смотришь на все это так, Белгарион. Подобно нам всем, ты вынужден подчиниться.
Как всегда, при звуке другого, тайного, имени, по телу Гариона пробежала дрожь.
– Почему вы все упорно хотите называть меня так?
– Белгарион? – мягко спросил Волк. – Подумай, мальчик. Я столько беседовал с тобой в эти годы и столько тебе рассказал. И вовсе не потому, что мне нравится звук своего голоса.
Гарион задумался.
– Ты был Гарат, – медленно проговорил он, – но Олдур изменил твое имя на Белгарат. Зидар был сперва Зидаром, потом Белзидаром, а потом вновь сделался Зидаром.
– А на языке моих предков Полгара была просто Гарой. «Пол» все равно что «Бел». Единственная разница, что она женщина. Ее имя происходит от моего – потому что она моя дочь. Твое имя тоже происходит от моего.
– Гарион – Гарат, – сказал мальчик. – Белгарат – Белгарион. Все сходится.
– Естественно, – отвечал старик. – Я рад, что ты это заметил.
Гарион широко улыбнулся в ответ. Тут ему пришла в голову еще одна мысль.
– Но я ведь еще не совсем Белгарион?
– Не совсем. Тебе еще предстоит им стать.
– Тогда, думаю, мне лучше начать прямо сейчас, – сказал Гарион не без горечи. – Раз у меня нет выбора.
– Я предполагал, что ты рано или поздно образумишься, – сказал господин Волк.
– А тебе никогда не хотелось, чтобы я снова стал Гарионом, а ты – старым сказочником, забредшим на ферму Фолдора, и чтобы тетя Пол, как прежде, готовила на кухне ужин, а мы бы прятались под стогом с бутылкой, которую я для тебя стащил? – Гариона захлестнула мучительная тоска по дому.
– Временами, Гарион, временами, – согласился Волк, глядя вдаль.
– Мы никогда не вернемся туда?
– Тем же путем – нет.
– Я буду Белгарион, ты – Белгарат. Мы никогда не станем прежними.
– Все меняется, Гарион, – сказал ему Белгарат.
– Покажи мне камень, – сказал Гарион вдруг.
– Какой камень?
– Камень, который Олдур заставил тебя сдвинуть, когда ты впервые обнаружил свою силу.
– А-а, – сказал старик, – этот. Он здесь – вон тот белый. О который жеребенок чешет копыта.
– Большой какой.
– Рад, что ты это заметил, – скромно отвечал Волк. – Я и сам так думал.
– Как ты думаешь, я смогу его сдвинуть?
– Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Гарион, – сказал ему Белгарат.
Глава 11
Проснувшись на следующее утро, Гарион сразу понял, что он не один.
– Где ты был? – беззвучно спросил он.
– Я наблюдал, – отвечало другое сознание в его мозгу, – я вижу, ты наконец взялся за ум.
– Разве у меня был выбор?
– Никакого. Тебе пора вставать. Олдур идет.
Гарион быстро выкатился из-под одеяла.
– Сюда? Ты уверен?
Голос в его мозгу не отвечал.
Гарион надел чистую рубаху, чулки и тщательно протер башмаки. Потом вышел из палатки, где ночевал вместе с Дерником и Силком.
Солнце только что вышло из-за гор на востоке, граница тени быстро отступала по росистым травам Долины. Тетя Пол и Белгарат стояли у костерка, на котором уже начинал побулькивать котелок. Они тихо переговаривались. Гарион подошел к ним.
