Красного Кедра были видны отчетливо.
Долго шли они, держась того направления, которое им указывали ветки, поломанные бандитами, но чем дальше, тем труднее становилось разбирать след, и наконец он опять был потерян.
Валентин остановился и знаком подозвал к себе товарищей.
— Посоветуемся, что делать, — сказал он.
— Я думаю, — заметил дон Мигель, — что Красный Кедр нашел, что достаточно напутешествовался по деревьям, и спустился на землю.
Валентин отрицательно покачал головой.
— Вы ошибаетесь, — сказал он, — то что вы предполагаете, невозможно.
— Почему?
— Потому что следы обрываются внезапно, как вы видите, и притом над самым озером.
— Это верно.
— Очевидно, что Красный Кедр не переплывал его. Все равно, пойдемте вперед, и я уверен, что мы скоро опять нападем на след. Красный Кедр мог держаться только этого направления. Его цель — миновать вражеские посты, которые его окружают со всех сторон. Если бы он углубился в горы, то неминуемо погиб бы, это он знает не хуже, чем мы. Итак, он мог пойти только в этом направлении, и в этом направлении мы и должны искать его.
— Оставаясь все время на деревьях? — спросил дон Мигель.
— Конечно. Не забывайте, друзья мои, что бандиты ведут с собой юную девушку. Бедное дитя не привыкло к такому способу передвижения. Поэтому отец и братья должны были повести ее более удобной дорогой. Взгляните вниз, и вы убедитесь, что девушка не могла пройти там. Вот наш путь, — закончил охотник, — идя им, мы найдем нашего врага.
— В таком случае, идемте! — воскликнули мексиканцы.
Курумилла, как всегда, не сказал ни слова. Он даже не остановился, чтобы принять участие в совещании, а продолжал идти вперед.
— О-о-а! — произнес он вдруг.
Друзья поспешно подошли к нему.
Вождь держал в руке маленький лоскуток полосатой материи.
— Теперь вы видите, — сказал Валентин, — что мы на правильном пути. Постараемся же не уклоняться с него.
Эта находка прекратила всякие споры.
День, между тем, приближался к концу, и солнце, подобно огненному шару, мелькало сквозь ветви деревьев.
После двух часов ходьбы путников окутала непроницаемая тьма.
— Что будем теперь делать? — спросил дон Мигель. — Мы не можем провести ночь, сидя, подобно попугаям, на ветвях. Выберем внизу удобное место для ночлега, а завтра опять взберемся на деревья и будем продолжать наш путь.
— Да, — со смехом возразил Валентин, — а пока мы будем спокойно спать внизу, Красный Кедр, как змея, проскользнет у нас между пальцев, если что-нибудь заставит его возвратиться. Нет, нет, друг мой, вы должны решиться провести эту ночь на дереве, как попугай, по вашему выражению, если не хотите, чтобы все ваши труды и лишения оказались бесплодными.
— О, если так, то я согласен! — воскликнул дон Мигель. — Если бы даже мне пришлось просидеть на дереве целую неделю, то я и тогда согласился бы, лишь бы только не упустить этого негодяя.
— Не беспокойтесь, он не заставит нас особенно долго бегать за собой — вепрь уже изнемогает и далеко ему не уйти. Как бы ни велика была эта прерия, в ней не найдется убежища, которого не знал бы никто. Красный Кедр проделывал необыкновенные трюки, чтобы ускользнуть от нас, но теперь для него все кончено, и он понимает, что отныне это только вопрос времени.
— Да услышит вас Бог, друг мой. Я отдал бы жизнь, чтобы отомстить этому чудовищу.
— Скоро, могу вас уверить, он будет в нашей власти.
В это мгновение Курумилла положил свою руку на плечо Валентина.
— В чем дело, вождь? — спросил тот.
— Слушайте, — произнес индеец.
Охотники стали прислушиваться. Вскоре они услышали отдаленные крики, которые понемногу приближались и наконец превратились в ужасный рев.
— Что бы это могло быть? — спросил Валентин в недоумении.
Крики все усиливались. Странный свет озарил лес и вспугнул его пернатых обитателей.
— Внимание! — произнес охотник. — Постараемся узнать, в чем дело.
Недолго находились они в неизвестности. Валентин вдруг перестал прятаться и испустил долгий шипящий звук, в ответ на который снизу опять послышался рев.
— В чем же дело? — спросил дон Мигель.
— Это Единорог! — отвечал Валентин.
ГЛАВА XXXIV. Хитрость против хитрости
Бегство Натана было обнаружено случайно.
Команчи, как и остальные индейские племена, не имеют ночных патрулей, выдуманных цивилизованными народами и в прериях вовсе неизвестных. По всей вероятности, индейцы только утром заметили бы исчезновение пленника.
Натан рассчитывал именно на это. Он слишком хорошо знал обычаи индейцев, чтобы ошибиться в это отношении. Но он упустил из виду ненависть, этого бдительного часового, которого ничто не может усыпить.
Около часа спустя после бегства сына скваттера Белая Газель, проснувшись то ли от холода, то ли, что еще вероятнее, от желания удостовериться, что пленник лишен возможности бежать, пробралась через весь лагерь, перешагивая через спящих воинов и с трудом ориентируясь во мраке, так как уже почти все костры погасли. Движимая каким-то инстинктом, она скоро добралась до того дерева, к которому был привязан пленник.
Но около дерева никого не было. Веревки, которыми был связан Натан, валялись на земле.
Белая Газель на мгновение оцепенела от неожиданности.
— О! — прошептала она в ярости. — Это семья дьяволов! Но как мог он убежать? Как удалось ему это?
Она внимательно осмотрелась.
— Эти негодяи спокойно спят, — сказала она, увидев двух воинов, распростертых на земле, — а тот, каждое движение которого они должны были караулить, теперь уже далеко и смеется над ними.
Она с презрением толкнула ближайшего воина ногой.
— Проклятые собаки! — крикнула она. — Проснитесь. Пленник убежал!
Но воины не пошевельнулись.
— Что это значит? — прошептала она.
Нагнувшись к одному из воинов, она поняла все.
— Он убил их! — воскликнула она в ужасе и побежала через весь лагерь к громким криком:
— К оружию! Пленник убежал!
Все моментально пришло в движение. Единорог одним из первых схватился за оружие и бросился к ней, спрашивая, что означают ее крики.
В нескольких словах Белая Газель объяснила ему, в чем дело, и Единорог, взбешенный еще больше, чем она, разбудил воинов и разослал их во все стороны в погоню за Натаном.
Но мы знаем уже, что пока сыну скваттера нечего было опасаться погони.
Это удивительное бегство человека, сумевшего уйти из лагеря никем не замеченным, было так необыкновенно, что команчи, суеверные, как и все дикари, недалеки были от мысли об участии в этом злого
