захлопнули как следовает...
'Шабашники'... Знал бы, зачем нам деньги, прикусил бы язычок.
- Если бы ему на бутылку сунуть, сразу бы подобрел, - решил Боря. - Ну, жизнь. Кругом блат. Работу, и то по знакомству дают. А честно жить - копались бы мы в том 'стеклышке'...
Я не знал, что ему возразить.
- Учиться надо, - сказал Андрей. - А сейчас мы кто? Раз-но-ра-бо-чи-е.
То есть рабочие, которые не умеют ничего и потому делают все. Разное. Куда пошлют. Так что да здравствует техника! Смерть лопате!
- Ты сначала спасибо ей скажи, лопате, - обиделся Боря. - Разве не на ней мы собираемся путешествовать? Град, а Град! Давай все же махнем на море?
Заладил: море, море...
Осеннее солнышко пригревало. На меня напала такая великая лень, что не только работать - языком ворочать не хотелось. Андрей тоже, кажется, разомлел.
Он сильный, но не такой выносливый, как Боря.
- Ну вы, гвардейцы труда! - вдруг заорал Матюшин. - За лопаты! Даешь пятилетку в четыре года!
Мы постепенно втянулись. В вагоне песка оставалось не так уж много, но теперь его приходилось бросать в люки от дальнего борта. Все же мы почуяли конец и озверели. Тяжело дыша, поливая песок своим горячим потом, мы кидали, кидали, кидали... И, совсем выбившись из сил, упали, как подкошенные, на громадные кучи песка. Шабаш!
Дело было к вечеру. Борина мачеха опять прибежала, подбодрила нас:
- Ну теперь захлопнуть люки, зачистить габарит, и...
- Может, завтра? - хрипло спросил Андрей, сплевывая песок. Я с надеждой прислушался.
- Нет, мальчики, - мягко сказала она. - Нельзя.
Оборот вагонов. Да тут же немного осталось...
Этого мы сделать не могли. Мне хотелось только одного: не двигаться, спать. А ребята больше моего наворочали. Сил нет, а надо. Люк, зараза, тяжелый, как чугунная плита. Раз поднимем - обрывается, другойне защелкивается. Хорошо, Борина мачеха помогла.
С горем пополам захлопнули все.
Но самое жуткое оказалось впереди. 'Габарит'. Зачистить его-значит отбросить песок от путей, чтобы вагоны могли свободно пройти. Да мы еще, дураки, сыпали как попало, радовались... А теперь из-под вагона (там работаешь лежа или согнувшись в три погибели) и от вагона целые горы песка откидать?! Я бы завыл, но в глотке пересохло.
И тут заговорили ребята, поменявшись ролями.
- Отваливаем, ребята. Этому конца не будет. Я как всю Сахару лопатой перепахал. Не путем это все.
Но сказал-то не Матюшин, а Босов!
Матюшин же сказал:
- Вот сейчас-то и ясно будет, что мы за люди. Да и что осталось? Мелкая художественная деталь- габарит.
Если нам вместе навалиться...
- Боречка, плюньте, - вдруг решила мачеха. - Я вам любые деньги дам...
- Вставай, Град! - грозно рявкнул Боря.
- Не могу...
- Можешь. Подумаешь, трудности! Краснодонцы не такое перенесли.
- Не могу...
- Можешь. И ты, Андрей, можешь. Мы не халтурщики какие-нибудь. Все честь по чести. Видите, вечереет. Через час мы кончим. Иначе я с вами не еду...
Через час мы кончили. Правда, мачеха малость помогла. И Михалыч пришел, пару лопат бросил. Ох, тяжелы эти последние лопаты.
Зажглись фонари. Я сидел на песке. Я был счастлив.
Раньше я думал, что счастье-это вопли, прыжки, восторг. Чепуха. Счастье - это пустота. Ни о чем не думаешь, ничего не хочешь. Одна усталость. Но ты знаешь: дело сделано. Ты с друзьями сделал невозможное. Слитки высшей пробы из песка.
Земной Боря повел нас на штурм неба. И мы победили. Отделались десятком водянок и царапин.
В троллейбусе меня попросили: 'Юноша, передайте сдачу...' Меня-'юноша'! Мы становимся взрослыми людьми. Какие они, взрослые?
Вблизи совсем не такие, как издали. Раньше казалось, что старшие всегда знают, что к чему, у них нет вопросов, уж им-то все ясно. Теперь стал замечать, что они тоже мучаются, и у каждого свои трудности. Они настолько заняты собой, что им нет до нас дела. Но хуже всего, когда они, бросив свои дела, начинают нас 'воспитывать'.
Мы им, наверное, тоже не подарок. Нет до нас дела - обижаемся, есть до нас дело - злимся.
Андрей сказал, что на факультатнве обсуждали, какие качества девочки больше всего ценят в мальчиках.
И якобы Оля Савченко заявила: 'В мальчишках люблю небрежность'.
Да, это великое достоинство. Мне его не хватает: уж очень я причесанный и наглаженный (хотя мама совсем другого мнения). Внешность у меня 'нормальная школьная'. Ничего выдающегося. Боря небрежен в повадках, но слишком много говорит и думает о деньгах. Босовсама небрежность. Он легкий человек. Щедрый. Ангелина Ивановна считает, что он просто легкомысленный, но это не так. Андрей не карьерист, он убежден, что будущее человека в нашем возрасте вполне может быть туманным (если б он еще поменьше заглядывал в рот Е. Е.). А вот Роман Сидоров, так тот рассчитал свою жизнь до самой пенсии, на которую уйдет в пятьдесят пять лет (к тому времени, уверяет он, пенсионный возраст для мужчин снизят до нынешнего женского).
Знаю еще одного небрежного человека. Как он тогда, на ОСЕННЕМ ВАЛУ, небрежно наклонился и чуть не дотронулся губами до ее уха...
Перемена кончилась. Физкультуры опять не было, и я побежал в пионерскую. Оттуда на второй космической, с пламенными факелами галстуков вылетали пацаны и, обгоняя друг друга, неслись наверх.
Я вошел и увидел широкую спину Евгения Евгеньевича, услышал его слова:
- С завучем я поговорю, накричал он напрасно.
А что касается этого случая, то в школе надо иметь точку зрения взрослого, но не терять угол зрения ребенка.
Так что не огорчайтесь, Любочка. Пока будут мальчишки и стекла, до тех пор первые будут бить вторые.
Простите, у меня урок...
Мелькнуло его лицо. Он улыбался. И голова его была похожа на матовую настольную лампу из читалки. - Меня он не заметил.
Любочка все еще смотрела в окно. Странно было видеть ее неподвижной, оцепеневшей. Даже профиль у нее сейчас был другим, не тот, который летел сквозь перемены словно бы по всем этажам одновременно.
Пионерская комната напоминала мастерскую. В одном углу валялись и вкусно пахли сосной свежие стружки, на столах-краски, кисточки, недописанные плакаты. Я взял веник и подмел пол.
Она меня поблагодарила и спросила, как я отношусь к детям. Я честно ответил, что боюсь их, как Аня Левская лягушек (мы с Борей положили ей в парту однажды зеленую красавицу, так девочку вынесли из класса в полуобмороке). Потом я признался, что больше всего на свете люблю старушек. Но у детей тоже есть хорошая черта - они как никто привязаны к бабушкам.
Так мы болтали с Любочкой, и лицо у нее стало прежним, немножко лукавым. Мне хотелось рассказать ей про 'стеклышко' и 'песочек', но я удержался. Тогда ведь надо и про поездку. А это пока тайна.
- Слушай, какой из тебя получится вожатый! - воскликнула она.
