сохраняется в правом полушарии мозга и в определенные моменты жизни заставляет человека делать те или иные вещи. То, что мы сидим в психушке, товарищи, предопределено Всевышним! И заложено в нас с детства!
— Все, — сказал Илья, — разбегайтесь. Сейчас всевышний главврач придет судьбу дырки в решетке предопределять.
После глобальных открытий Ленина больные начинали нервничать, и приходилось использовать на них в два раза больше медикаментов, что плохо отражалось на маленьком бизнесе Ильи.
После обеда Илья улегся читать на своем месте дежурства, кровати возле выхода из надзорной палаты. Периодически он поглядывал поверх страниц на своих подопечных. Из двадцати коек двенадцать занимали пациенты. Паша — невысокий, с тонкими конечностями, брюшком, как у беременных, имел оплывшее лицо алкоголика с бесцветными, водянистыми глазами. Любимое слово Паши, которое высказывалось в любых ситуациях, было — ротожопа. Павел обожал вываливать на койку свой хлам, состоящий из разноцветных пуговиц, игрушечных автомобилей, клубков ниток и другой безопасной для него и остальных дребедени. Он перебирал и перекладывал эту кучу барахла с одного места на другое и приговаривал: «Деньги, деньги. Доллары — рубли — копейки». Гриша терпеть не мог Пашу и устраивал ему мелкие пакости. То в морду легонько даст, чтобы следов не оставлять, то нассыт ему на кровать или в бутылку с питьевой водой. Конечно, Григорий проводил свои экзекуции втайне от санитаров.
Рядом лечился молодой лежачий парнишка, он постоянно качался на кровати и кому-то тихо стонал: «Да, да, да…». Парня приходилось насильно поднимать для того, чтобы накормить с ложки и отвести в туалет. По его невнятному бормотанию при первичном опросе, можно было понять, что он добивался от духов ночи посвящения в колдуны. Нажрался грибов, совершая обряд, и попал в магический круг. Только он не знал, что круг называется двенадцатым отделением. После пары доз галоперидола он вообще перестал реагировать на окружающий мир. Его бесконечное «да» порядком раздражало. С кем он соглашался было известно только ему, наверное, с духами.
Машка — дурачок лет двадцати. Илья вспоминал, как уголовники убедили Машку в том, что он сын мэра города. И ему, Машке, только стоит написать письмо высокопоставленному папе, как тут же он окажется на воле. Машка сразу же согласился, уголовники достали ручку с листом бумаги и дружно помогали составлять просительное послание. Когда пришел настоящий отец Машки, они торжественно вручили ему письмо, а Машка орал на всю больницу, что ему подменили папу.
Певец Филя сидел под койкой, его вытаскивать оттуда было бесполезным занятием — он сам выходил, когда считал нужным.
Гриша, Ленин и Философ передавали по кругу баклажку с чифирем — Григорий имел право на употребление чая, данное главврачом. Матвей спал. На его славянском лице с переломанным носом не отражались муки ада. «Странно, — подумал Илья, — первый раз такое вижу». Поп воткнулся в Библию, спеленатый Чайка смотрел в потолок, наверное, ему виделось небо. Двое неудавшихся самоубийц, притворились спящими. Такие всегда впадали в депрессию после сорванной высшими силами попытки покончить с жизнью. Что поделаешь, на каждого у Бога свои планы, как говорил Философ. Жизнь не удалась, и убить себя не получилось. Полный крах. Два взрослых, приличных с виду мужика. Один выпрыгнул из окна седьмого этажа гостиницы. Упал на раскидистый каштан и приземлился в жесткий кустарник. Кроме густой сетки царапин по всему телу — никаких повреждений. Вывод? Надо изучать место приземления. Второй бросился под поезд метро. В итоге сломанная рука. Попал между колесами в технический желоб. Вывод? Плохо рассчитал момент прыжка. Скорее всего, они об этом и думали, бедолаги, коря себя за такие глупые промахи. Потому что решиться на самоубийство стоит волевых героических усилий. И все напрасно. По закону самоубийц принудительно кладут на обследование, как лиц, потенциально опасных для самих себя.
Филя выполз из-под койки и пошел в туалет, что-то пряча в кармане. Илье было по фигу — за сортир отвечал Артем. Через минуту со стороны туалета раздались истошные вопли. Илья вскочил с кровати и бросился на крик. Бывший борец Артем заломил руку одному из уголовников. Урка лежал тихо, припечатанный мордой в кафельный пол. Верещал, прикрыв голову руками, забитый в угол Филя.
— Заглохни! — гаркнул Илья, — пошел в палату быстро! — Для ускорения процесса Илья пнул Филю ногой по заднице. Потом нагнулся над поверженным уголовником, заглядывая тому в лицо. — Ты зачем его бил?
— Он, сука, говно жрал! — прохрипел урка. — На хлеб намазывал и жрал.
— Дергаться будешь? — успокоился Илья.
— Нет, — прокряхтел уголовник.
Артур отпустил захват. Уголовник поднялся, растирая плечо.
— Как мне здесь все… — уголовник презрительно сплюнул в сторону. — На зоне и то лучше.
Вечером санитары скорой помощи привезли новенького. Жирный потный наркоман Веня числился постоянным клиентом двенадцатого отделения. Его запястья плотно облегали окровавленные бинты. Чтобы избавить сына от пристрастия к наркотикам, отец закрывал Веню в пустом подвале. В самые страшные моменты ломки, Веня перегрызал себе вены, за что и получил кличку. Сейчас, накачанный физраствором и транквилизаторами он, дрожа всем телом, сидел на кровати, распространяя вокруг запах ацетона, выходившего из организма с потом.
Смена закончилась. Илья сдал своих подопечных дежурившему следующие сутки санитару, попрощался с Артемом, который спешил на другую работу, и отправился домой. Перед тем как покинуть территорию больницы, Илья зашел в аптеку, приобрел десятикубовые шприцы — такие же использовали в отделении. Илья попросил девушку-аптекаря дать ему витамины в ампулах. «Матвею придется двое суток потерпеть, — подумал Илья, — а потом я его подлечу немного». Илья никогда не занимался благотворительностью, просто он не хотел упускать возможности пополнить свою коллекцию мыслевыражений психов, как он сам ее назвал. Илья все диктофонные записи переносил на компьютер, тщательно сортировал по темам, анализировал, редактировал и составлял общую картину из пазлов- монологов, которые ему поставляли пациенты. Матвей был особый экземпляр — это Илья понял сразу. Илья часто замечал способность психов предвидеть события. Он объяснял это повышенной чувствительностью нервной системы. Но заставить человека, хоть и больного, назваться вместо своего имени, которое привито с детства, Чайкой! Такое Илья наблюдал впервые. В том, что Матвей внушил это психбольному, Илья был уверен. Другого объяснения он не находил.
Илья сел в пустой маршрутный микроавтобус. У него всегда возникало беспочвенное чувство превосходства при виде людей, суетящихся, спешащих на работу, когда он, развалившись в кресле, ехал домой, свободный как ветер на двое суток. Илья специально садился с левой стороны автобуса, чтобы видеть толпящихся на остановках людей, едущих в противоположную сторону. Лениво наблюдая за напряженными лицами, нервными рывками и злостью, защищенный стеклом автобуса, Илья чувствовал себя небожителем. «Подумай о душе!» — гласил плакат, расположенный на уродливом бетонном постаменте возле дороги. Этот лозунг вывел Илью из блаженного состояния. Илье показалось, что он ошибся в прочтении надписи.
— Остановите, пожалуйста, — громко сказал Илья водителю.
Илья вышел из маршрутки, перешел дорогу в неположенном месте и вернулся к бигборду. Действительно надпись большим шрифтом, белыми буквами на синем фоне гласила: «Подумай о душе!». Сверху была изображена обнаженная красавица, слегка прикрытая мыльной пеной, девушка мылась в стеклянной кабинке душа.
— Фу ты черт, — тихо, но выразительно выругался Илья.
— Грядет конец света, — послышался за спиной Ильи женский голос.
Обернувшись, он увидел двух скромно одетых женщин с книгами под мышкой. Одна из них протягивала Илье брошюру.
— Возьмите, она поможет вам познать истину, — в голосе женщины чувствовалась искренняя убежденность.
— Вы с какой секты? — спросил Илья, игнорируя протянутую руку.
— Мы Свидетели Иеговы, — со значением ответила женщина.
