дивной мелодии, которую недавно посмел испоганить дурной человек. Но он простил его, как уже простила Белка, потому что ее колыбельная не позволяла держать на него зла: просто глупый человечек, который взялся не за свое дело. И тихо льющаяся мелодия лишь красноречиво это подтверждала. Потому что, хоть и похожа была на ту, что исполнил недавно лютнист, но все равно разительно от нее отличалась, как разнится от мусорной шелухи блестящая на солнце жемчужина. Как отличались от смертных сами Перворожденные. И как отчетливо видна была разница между старой, рассохшейся лютней и скромной, нечем не украшенной флейтой из эльфийской 'поющей' ивы.
Белка, приоткрыв один глаз, при виде красноречивых физиономий вокруг удовлетворенно кивнула, а потом вдруг проказливо улыбнулась, и мелодия плавно поменяла тональность. Она не стала резче или грубее, не потеряла изумительной чистоты звучания, не прибрела свойственную народным песням ритмичность. И только поэтому пораженные до глубины души эльфы далеко не сразу осознали, что нахальная Гончая и здесь не преминула испытать их терпение, потому как нежная колыбельная неуловимо перешла в знакомые до отвращения 'Откровения лесной нимфы'.
Карраш, первым почувствовав неладное, восторженно хрюкнул, предвкушая очередную забаву. Молчаливая и потрясенная труппа во главе с известным флейтистом просто обмерла, неверяще таращась в спину дерзкого сопляка. А слегка одурманенная толпа лишь через пару долгих минут вышла из навеянной Белкой дремы и только тогда, шалея от чужой дерзости, с замиранием сердца вдруг осознала, что проклятая песня не просто исполняется в центре большого города, в который нередко заглядывают Перворожденные. Не только на самой главной ее площади. Не просто при полном аншлаге, но еще и (о, кощунство!) на исконно эльфийском инструменте!!
Аззар стремительно побледнел.
– Что он творит?! – простонал он, чуть не схватившись за сердце.
Линнувиэль охнул и рванулся вперед, пока никто из присутствующих не сообразил грубо заткнуть расшалившуюся Гончую. Более того, правильно приметил с другой стороны площади две знакомые светлые гривы и совсем похолодел. Сейчас что-то бу-у-дет…
Но нет: прервать ее ни один из смертных не решился – данное во всеуслышание слово не рискнул нарушить даже Золотой Дождь, который стоял возле Белки, ни жив ни мертв, и лихорадочно искал способ выкрутиться из сложившейся ситуации. Тогда как другие его соседи неожиданно начали пятиться к противоположному концу неширокого помоста, постепенно сбиваясь в нервно икающую кучу, потому как с высоты своего незавидного положения со всей ясностью вдруг осознали, что сейчас кого-то будут медленно убивать.
До злополучного места они добрались одновременно: двое Темных эльфов, мысленно костерящих коварную нахалку на чем свет стоит, и парочка Светлых, которых невесть какими путями занесло в окрестности Центральной площади. Может, разодетые в пух и прах гордецы заехали перекусить и отдохнуть с дороги. Может, уже несколько дней уже кружили по городу в поисках одной им ведомой цели (и тогда сразу становится понятным, почему при звуках провокационной мелодии присутствующие так резко напряглись). А может, просто случайно проходили мимо и услышали гнусный результат 'народного творчества'… подробности рокового стечения обстоятельств большинству присутствующих так и остались неясны. Но, как бы то ни было, направлялись остроухие точнехонько к самозабвенно играющей Белке и со вполне определенными намерениями.
Линнувиэль столкнулся с сородичами буквально нос к носу, в паре шагов от злополучного помоста, и мигом сообразил, что сулят Гончей их бледные от ярости лица и бешено сверкающие глаза. Вернее, чем грозит бедным эльфам попытка прервать ехидно посмеивающуюся про себя Гончую. А потому молча встал рядом с приготовившемуся к бою собратом и бестрепетно встретил два полных ненависти взгляда.
Пространство вокруг Перворожденных начало с поразительной скоростью очищаться, но ни Темные, ни Светлые, казалось, этого даже не заметили. Как не заметили бледных и искаженных ужасом лиц смертных, в панике шарахнувшихся прочь; пугливо вжавших головы музыкантов, решившихся на этот глупый спор и теперь со страхом ожидающих заслуженной бойни; подрагивающие пальцы лютниста, не успевшего вовремя шагнуть к своим. А также то, что провокационная песня, наконец, сжалилась над готовым провалиться сквозь землю Стиллосом и незаметно смолкла, а громадный вороной гаррканец вдруг пригнул голову и, умело таясь среди толпы, неслышным крадущимся шагом скользнул меж холодных тел разом окаменевших горожан.
На площади воцарилось зловещее молчание.
Глава 13
Эльфы стояли друг напротив друга неестественно прямо, буравя друг друга пламенными взорами. Темные выглядели чересчур спокойными, просто поражали своей невозмутимостью, казались непростительно бесстрастными, хотя издавна славились непримиримостью к остальным расам. Они, как ни удивительно, откровенно игнорировали дерзкого сопляка, взирающего сверху со снисходительной усмешкой. Но одновременно зорко следили за всем, что происходит вокруг. Успевали отследить каждое мало-мальски значимое движение в толпе, легкое подрагивание чужих рук возле поясов с оружием, странно заледеневшие глаза сородичей. А Светлые уже буквально кипели от злости и едва не дрожали от пережитого унижения.
Как и положено, они оказались невероятно красивы, просто нечеловечески привлекательны. Гармоничные лица, если бы не были сейчас искажены яростью, могли легко свести с ума, тонкие черты поражали своей правильностью, побледневшие от бешенства губы почти слились по цвету с гладкой светлой кожей, а сильные пальцы уже готовились вытащить дивной работы мечи.
При виде Белки, явно не собирающейся вступать в этот неприятный разговор, Линнувиэль и Аззар дружно перевели дух. А затем приметили вынырнувшего за спинами Светлых Карраша и мысленно усмехнулись: вот уж где они были несказанно рады его видеть.
– Слышь, Дождик? – разрезал тишину, как ножом, ехидный голосок Белки. – Как думаешь, кто из этих ушастых ринется убивать меня первым?
Лютнист вздрогнул всем телом и от неожиданности выронил свой инструмент.
– Ох, – она выразительно поморщилась от грохота. – Не мог потише уронить? Вот скажи: ты на кого бы поставил? На беленьких или на черненьких? Гляди: Светлых двое, оба вооружены, злы как демоны и уже почти на грани. Молодые, однако. Что с них взять? Темных тоже двое, но зато у каждого по паре мечей за плечами и не по одному веку боевого опыта. При этом один по праву считается чуть не лучшим стрелком своего народа… вишь, как за лук-то схватился? спорим, он за долю секунды продырявит обоих?.. а второй и вовсе маг. Так что ты думаешь? Кто из ушастых нас с тобой быстрее чпокнет? Спорю на сотню золотых, что белобрысые сорвутся раньше!
Парень испуганно покосился и шарахнулся прочь от дурака, рискнувшего во всеуслышание обозвать гордых сынов Темного и Светлого Леса 'ушастыми'. Да еще в присутствии мага! Сумасшедший! Ненормальный! Идиот, которому вскоре выпустят кишки!! Спаси и сохрани нас боги, только бы не заметили, что я рядом стоял…
Линнувиэль, не моргнув глазом, призвал непокорный Огонь и с удовлетворением отметил, как Светлые поменялись в лицах. Как, наконец-то, в их глазах проступила осторожность и рассудительность опытных воинов, заметно поубавилось спеси: понимали, гады, что Темный маг их в порошок сотрет. Вместе с половиной человеческого города, заодно. А потом небрежно отряхнется и пойдет дальше, ничуть не озаботившись будущими политическими неурядицами. Причем, никто из Темных его не осудит. Ведь нападение было? Было. Неуважение к статусу Хранителя проявлено? Еще какое – увели из-под носа славную добычу! Правящий Дом оскорблен? До глубины души, а значит, ради удовлетворения и восстановления поруганной чести можно и поступиться одним или двумя десятками тысяч чужих жизней. В том числе, и парочкой Светлых, которых они, надо сказать, на дух не переносили. У Темных такое в порядке вещей.
Молчание на площади несколько затянулось.
