городке сложилась устойчивая группа пролетариев, что не утруждают себя строительством подворья и ведением своего собственного хозяйства, а живут наёмным трудом. Некоторые из них ранее разорились и находятся сейчас в менопаузе, пережидая период неудач. У некоторых этот период настолько затянулся, что уже можно говорить о постоянном состоянии неудачника, которое вполне устраивает пролетария, а некоторые сами не хотят иметь никакой собственности, считая, что все им должны, что это всё временно, что сейчас они проснутся и снова будут в Москве, в своей постельке, с чашкой кофия в руке.
Именно эта группа пролетариев-лежебок и поддерживала, в основном, прежнего городского Старосту. Хотя лежебоками их называть нельзя, поскольку они всё-таки, во-первых, активно трудятся, ибо вынуждены, так как никто их даром кормить не собирается, а во-вторых, это зачастую убеждённые противники собственности, не желающие обременять себя имуществом. Как следствие, они не имеют ни жён, ни детей, ни дома, ни подворья, ни хозяйства, ничего, кроме своих трудовых мозолей и рук, позволяющих им жить припеваючи в чужом дому на хозяйстве.
Обсуждение перспектив своего существования в данном мире и обществе, поиск возможных источников пропитания и заработка, заняло всё время до вечера. Установка, что в найм никто из них идти не хочет, устраивала всех. Работать на кого-либо, никто из них троих просто не будет. Значит надо работать на себя. А что делать? Чем жить? Ну, с жильём проблема не стоит. Заселяйся в любую из доброго десятка брошенных землянок и полуземлянок, что понарыли прежние жильцы в откосе у крепостного вала и живи. Никто слова худого не скажет. Идти на работу в чужое подворье? Да, это выход, но только как временная мера. Да и затянуть может. Работать на других, значит не работать на себя. Никакого КЗОТа нет. Работа от зари, до зари. Когда тогда строить свой дом и подворье — неизвестно. Никто не препятствует, но и помогать не будет, а заработки не такие уж и большие. На них дом не купишь, даже с учётом бесплатного леса, вон его за оградой городка, немерено, руби, сколько хошь, да строй что хошь. Только вот, окромя пердячего пара, никаких машин и механизмов. Даже топор никто не даст. Заработай.
Была бы у них хоть какая-нибудь востребованная специальность, навроде как у того профессора- химика, так ведь нет же.
Один мелиоратор, которому ни осушать, ни орошать в этих краях, ну совершенно нечего. Хорошей земли завались, зачем ещё осушать то?
Другой киномеханик, у которого, не то что механики, но и самого кина нет. И в ближайшей перспективе лет трёхсот, учитывая уровень развития местного общества, полное средневековье, даже появления такого понятия не предвидится.
И, наконец, Маня, боевая единица, друг и товарищ. Антисоциальный элемент, без образования и профессии. В силу определённых причин и независимости характера, не вышедшая к 30 годам ни замуж, ни родившая детей, и не имеющая ни дома в Москве, ни постоянной работы, ни приличного заработка.
Одним словом, полная жопа и отсутствие перспектив по достойному трудоустройству и проживанию.
На этой оптимистической ноте совещание решили закончить, а принятие решения отложили на следующий день, решив посмотреть, что им предложат местные власти. Наскоро перекусив остатками вчерашней трапезы и разойдясь по своим углам, легли спать.
Следующее утро опять началось с хлопанья сапогом по входной двери.
— Как-то это становится привычно, — сказал Сидор, слезая с прогнивших нар и открывая входную дверь.
— Ещё и солнце не взошло, а ты уже у наших ног, — мрачно обратился он к стоящему с лошадьми Старосте.
— Не знаю, чего это Совет с вами возится, а по мне, так спали б вы хоть до обеда, а то и вовсе, никуда бы не ехали. Много здесь всякой швали, вам подобной, шляется. Одной больше, одной меньше, не вижу никакой разницы, — процедил сквозь зубы староста.
— Добрый ты, однако, — заметил выходящий из землянки Димон. — С таким как ты….
— Поторопитесь, — перебил его Староста. — Белый свет на дворе, а мы ещё даже не выехали. Мне никакого резона валандаться с вами тут нет, своих дел хватает. Или едем, или не едем. По мне, лучше не ехать, а там сами смотрите…
Покряхтев ещё, для приличия, минут пять, вся компания, не исключая и Маши, быстро собралась и, даже не позавтракав, отправилась на просмотр предложенного Советом.
— Ты то, чего увязалась, — спросил Сидор Машу. — Спала бы дальше. Всё равно ничего в земле не понимаешь.
— Сам ты, такой сякой немазаный, ничего не понимаешь, — возмутилась Маня. — Да я, может быть, всю жизнь мечтала свою землю иметь. Родовое гнездо, так сказать. Чтобы всякая тварь, — Маша умильно посмотрела на насупившегося старосту, — мне не указывала, как мне можно жить, и что, как потом оказывается, ещё и за жратву надо платить.
— Ты ничего Маня не понимаешь, — встрял развеселившийся Димон. — Не захотела в прислуги идти. Плати. Всё по честным рыночным отношениям. Ты мне, я тебе.
— Кстати, рыночник ты наш, а, сколько землицы то нам выделяют? — неожиданно вспомнил самое главное Сидор.
— Схватились, недовольные вы мои, — развеселился Староста. — А выделяют вам по десять гектар на нос. Итого в сумме тридцать га. Если хотите, то можете и больше взять. Этого добра, — махнул Староста рукой, — немерено. Только работайте, ибо жрать нечего, если никто ничего не вспашет и не посеет. На одной охоте, да рыбалке не проживёшь, хоть этого добра здесь, — аж закатил глаза от удовольствия староста. — Рыбу в реке, почитай, хоть голыми руками брать можно, — немерено. Зверя — несчитано. Но, на одной рыбе, да на мясе — не проживёшь. Потому то всем прибывшим, участки для обработки и предоставляют. Когда подготовите участок, и можно будет сеять, дадут и семена, и лошадь для пахоты, и плуг с бороной, правда, в долг, под отдачу. Ссуда, опять же напомню, беспроцентная.
Озадаченная подобной перспективой, компания стала весело и активно обсуждать имеющиеся 'радужные' перспективы по превращению их в селян. По началу, весёлые комментарии о предложенных участках, чем дальше, тем всё больше становились скептические. Предложенное, всё меньше и меньше вызывало энтузиазм. И, в конце концов, где-то уже под вечер, ничего кроме уныния на лицах не читалось. К разочарованию, добавилось сосущее чувство голода. За весь день никому так и не пришло в голову остановиться покушать. Рано-рано утром, когда их поднял староста, есть просто не хотелось, потом, ближе к полудню, в компании царило лихорадочное возбуждение, и было как-то не до того, а потом уже, ближе к вечеру, старались побыстрей освободиться от неприятного просмотра и вернуться домой. Ничего откровенно не нравилось. Всё было какое-то не такое. Заросшие старые вырубки; северные террасы склонов, на которых до сих пор стоял снег, когда на южных его уже давно не было; заболоченные низины и торфяники, непонятно зачем вырубленные; пойменные закустаренные сенокосы и прочее, подобное же. Одним словом, дрянь. Участки с хорошей почвой и приемлемым рельефом, как правило, были сильно закустарены и с такими огромными пнями, что брала оторопь, как такие деревья вообще смогли срубить. Ну и всё такое подобное.
В городок вернулись уже поздним вечером. Усталые, голодные, мрачные и молчаливые. Со старостой расстались сразу же в воротах. Слава Богу, на этот раз мост был опущен, наверное, все в это время возвращались с полей, так что не пришлось изображать из себя обезьян и лазить по лестнице. Ещё где-то час угробили на приготовление хавчика, молча поели и отвалились от стола, молча, потягивая брусничный чаёк.
— Что будем делать, — нарушил затянувшееся молчание Сидор, — требуется мозговой штурм.
— Может, как в сказке, утро вечера мудренее, — спросил Димон. — Сейчас выспимся, а завтра думать будем.
— Сидор прав, — заметила Маша. — Решать надо здесь и сейчас. Завтра может, что-нибудь новое будет. Тогда, конечно, подумаем, но основное надо обсудить и принять сегодня.
— Итак, что мы имеем? — продолжил Сидор. — Во-первых, из всего предложенного быстро освоить можно только то, что никому, даже нам, не нужно. Всякие там низины, болота, северные склоны и прочее. Во-вторых, хорошие земли есть, но чтобы нам их освоить, надо пуп сорвать. Я таких пней в жизни не видел, даже не верится, что такие деревья бывают.
