интерпретировались в тот период как образец предвыборной демагогии, в действительности за ними стояло нечто большее. И рациональная оценка ситуации, и инстинкт политика приводили Тэтчер к осознанию того факта, что в условиях переживаемого экономикой структурного кризиса и растущей массовой безработицы мелкий бизнес мог сыграть немалую роль в качестве сферы приложения значительной части рабочей силы. Если при этом учесть, что увлечение Тэтчер пропагандой достоинств малого бизнеса совпало с объективной тенденцией к возрастанию его роли и места и в экономике, и в общественном развитии в целом, то станет очевидным не сводящийся к пропаганде смысл ее 'млекобуржуазной риторики'.
Среди 'болевых точек', на которых Тэтчер акцентировала свое внимание, одно из первых мест занимала проблема законности и порядка, обеспечения условий для нормальной, 'привычной' жизнедеятельности. Широкую общественность все больше беспокоило нарушение социальной стабильности, связанное главным образом с усилением стачечной активности в государственном секторе и сфере социальных услуг. Не меньшее беспокойство вызвал быстрый рост преступности, и особенно преступлений против личности, неспособность полиции, других правоохранительных органов должным образом защитить честь и достоинство граждан. На эти настроения наслаивалось недовольство падением нравственности, моральной распущенностью и вседозволенностью, о которых уже шла речь выше.
Объявив себя решительной противницей любых отступлений от общепризнанных норм поведения и морали, Тэтчер сделала лозунг 'закона и порядка' одним из основных лозунгов своей кампании по завоеванию идейно-политического лидерства в стране. Хотя в самом этом лозунге не было ничего нового, частота, с которой он начал повторяться и упор, который стал на него делаться, должны были убедить широкую публику в том, что Тэтчер и ее единомышленники намерены предпринять самые радикальные меры для выправления положения. Отвергая заявления, будто во всем виновата среда, окружение, в котором ныне живет и действует индивид, Тэтчер утверждала, что если б дело было только в среде и в условиях жизни, то сейчас было бы меньше преступлений, чем в 30-х годах. В действительности же их много больше, и ответственность за это, утверждала она, несут люди, находящиеся у власти[157].
Знаменательно, что уже в первой своей большой речи после избрания лидером партии она сочла необходимым не просто упомянуть об этой проблеме, но и торжественно пообещать: 'До тех пор, пока я буду лидером консервативной партии, я намерена стоять твердо на страже закона и власти и разверну войну против нарушителей закона'[158].
Мессианская тональность ряда выступлений Тэтчер, несомненно, импонировала многим реальным и потенциальным ее сторонникам, внушала им уверенность в серьезности ее намерений, обещала им самим более активную роль в процессе грядущих перемен. В уже цитировавшейся речи на конференции 1976 г. она возвестила: 'Я призываю нынешнюю консервативную партию к крестовому походу. И не только консервативную партию. Я обращаюсь ко всем мужчинам и женщинам доброй воли, которые не хотят марксистского будущего для себя, своих детей и детей своих детей. Это не просто борьба за сохранение национальной дееспособности. Это борьба за сами основы социального порядка. Это не борьба за то, чтобы временно приостановить наступление социализма, но за то, чтобы остановить его наступление раз и навсегда. Чтобы сделать это, мы должны не только повлиять на умы, но и на сердца и чувства, на глубинный инстинкт нашего народа... Мы очень часто одерживаем верх в споре, но проигрываем на выборах. Мы завоевываем умы, но теперь мы должны еще завоевывать и сердца'[159].
Думается, что этими словами Тэтчер наилучшим образом выразила 'сверхзадачу' своей кампании по завоеванию избирателей, во многом предопределившую и стиль, и форму, и само ее содержание.
Реагируя на рост антистачечных и антипрофсоюзных настроений населения[160], Тэтчер поставила проблему наведения порядка в индустриальных отношениях в самый центр своей кампании за восстановление законности и порядка.
Однако ее отношение к тред-юнионам, являющимся главными организаторами и 'возбудителями' забастовок, оказалось намного гибче и изощреннее, чем отношение к лейбористской партии, в которой она видела только источник угрозы 'восточноевропеизации'. Ни в одном выступлении Тэтчер как этого, так и последующего периода мы не найдем осуждения профсоюзов как таковых. Напротив, буквально во всех ее речах и интервью, где так или иначе затрагивалась профсоюзная тематика, она подчеркивала в целом позитивную роль профсоюзов в британском обществе, их необходимость в качестве одного из институтов британской демократии. Как заявила она в одном из своих выступлений: 'Наша (т.е. консервативная. - Авт.) философия гораздо более сродни основополагающей философии тред-юнионизма, чем та, которую исповедует контролируемый из центра социализм'[161]. По ходу дела отметим и тот факт, что при ее активном содействии партийный аппарат консерваторов затратил немало усилий для вовлечения части тред-юнионов в орбиту влияния тори. Эта деятельность не принесла сколько-нибудь ощутимых успехов в чисто организационном плане, и созданное в 1975 г. объединение 'Консервативные тред-юнионисты' (КТЮ) не превратилось в весомое образование, хотя бы в какой-то степени сравнимое с конгломератом коллективных членов лейбористской партии[162]. Тем не менее свою роль во внесении разлада в находившиеся под преимущественным влиянием лейбористов профсоюзные движения они сыграли. А это как раз и было главной целью 'антипрофсоюзной' стратегии Тэтчер, нацеленной отнюдь не на уничтожение, а на трансформацию, 'перестройку' профсоюзного движения и на привлечение симпатий значительной его части к идеям и ценностям консерваторов.
Все это предопределило двойственность популистской апелляции Тэтчер и к наемным работникам в целом, и к самим профсоюзам. С одной стороны, она, как только что отмечалось, выступала в качестве едва ли не протагониста 'истинного' тред-юнионизма и тем самым стремилась привлечь на свою сторону тех, кто был заинтересован в сохранении и даже расширении профсоюзного движения в стране. Однако по сути дела тут же и одновременно с этим она предпринимала гораздо большие усилия, направленные на то, чтобы посеять семена недоверия к профсоюзам, противопоставить их 'корпоративные' интересы интересам нации в целом. Повторявшаяся в самых разных вариантах и по самым разным поводам критика корпоративизма была призвана не только дискредитировать профсоюзное руководство как эгоистичное и не считающееся с национальными интересами, но и представить могущественные 'корпорации' в качестве антиподов парламентской демократии, узурпирующих государственную власть.
Особым, можно даже сказать благодатным полем для конфронтационных атак Тэтчер с первых же месяцев пребывания ее на посту лидера стали отношения между Востоком и Западом, а точнее Советским Союзом и странами НАТО. Уже в первых своих выступлениях на внешнеполитические темы, произнесенных как у себя дома, так и во время визитов в США и страны Западной Европы, она взяла тон, резко отличавшийся от иногда жесткого, но всегда достаточно корректного, уравновешенного тона публичных выступлений других западных лидеров. Наряду с естественным для нее стремлением как можно громче и определеннее заявить о себе, за шокирующей манерой Тэтчер стояло ее искреннее убеждение, что за разговорами и переговорами о разрядке и разоружении идет крайне опасный для Запада процесс нарушения баланса сил и создается ситуация, когда Запад, и прежде всего Западная Европа, окажется не в состоянии противостоять потенциальному агрессору.
Впервые Тэтчер бросила вызов самоуспокоенности Запада на одном из заседаний в парламенте после совещания в Хельсинки летом 1975 г., когда она, вопреки ожиданиям и собственного партаппарата, и премьер-министра Вильсона, поставила под сомнение его оптимистическую оценку соглашениям в Хельсинки. Назвав детант и разрядку 'хорошими словами', она заявила, что в течение этого 'десятилетия детанта' вооруженные силы СССР продолжают расти и нет признаков их уменьшения. В то же время Брежнев утверждает, что детант не означает снижения идеологической борьбы и ему вторят такие деятели, как Суслов и Пономарев. 'Они, в принципе, выступают против всего, что дорого нам', - подытожила она. Выступая в сентябре 1975 г. в Нью-Йорке, она заявила, что в отношениях с Востоком Запад 'теряет уверенность в себе в правоте нашего дела. Мы проигрываем оттепель... и Запад стоит перед опасностью потерять свой путь в истории'[163]. Выступление это, прозвучавшее явным диссонансом в ряду успокоительных речей других западных лидеров, встретило благожелательный отклик не только среди американских 'ястребов', но и более широкой аудитории. Несмотря на попытки британского посольства ограничить круг ее общения в США[164], она и в этот и в другие свои визиты стремилась использовать любую возможность для демонстрации своего неприятия курса на расширение 'взаимного доверия' Востока и Запада и тех губительных последствий, к которым, как она считала, этот курс может привести.
Свою 'коронную' антисоветскую речь, заставившую заговорить о ней всерьез и ее
