можно было не церемониться. Все они действительно отличались более 'мягкими', 'воспитанными' манерами, проявляли завидную выдержку даже в экстремальных ситуациях. Но и в чисто личном плане, и в плане отстаивания своих убеждений это были люди в высшей степени принципиальные, и как политические деятели они не только не уступали, но сплошь и рядом превосходили своих зачастую менее опытных и выдержанных коллег из окружения Тэтчер. Большинство наблюдателей были почти уверены в том, что перед Тэтчэр не остается иного выбора, как либо уйти в отставку (или же быть 'свергнутой'), либо совершить тот самый поворот на 180°, который после двух лет пребывания у власти совершил ее предшественник Э. Хит.
Примечательно, что уже с лета 1979 г. в прессе появляются первые спекуляции на этот счет, причем чаще всего поводом для них служили те или иные конкретные шаги правительства, не укладывавшиеся в жесткую схему неолиберальной политики. Как писал уже в августе 1979 г. еженедельник 'Нью сосаяти', почти никто ни в прессе, ни в мире бизнеса не верит в стратегию Тэтчэр. Отсюда 'бесконечные поиски признаков поворота на 180°'[231] . Вскоре, однако, оказывалось, что 'генеральная линия' сохранялась и отклонения от нее - не более чем тактика. Тем не менее спекуляции возобновлялись. Больше того, где-то с конца 1980 г. стали появляться слухи о возможности своего рода дворцового переворота, причем 'альтернативным лидером' обычно называли либо Э. Хита, либо Ф. Пима[232].
О настроениях, царивших в тот период в консервативном истеблишменте, да и не только в нем, красноречиво говорят слова Макмиллана, который, согласно некоторым свидетельствам, в частных разговорах жаловался: 'Эта женщина не только угробит страну, она угробит нас'[233] .
Примерно в это же время Тэтчер была атакована еще с одной стороны: 31 марта 1981 г. в газете 'Таймс' было опубликовано пространное письма 364 видных британских экономистов, решительно осуждавших взятый ею курс и настаивавших на принципиальном его пересмотре. Как утверждали авторы письма, политика правительства чревата тяжелыми социально-экономическими последствиями, ведет страну в тупик, и чем скорее оно от нее откажется, тем лучше.
В этот наиболее сложный для нее период Тэтчер в полную силу продемонстрировала перед всей страной одно из наиболее характерных для нее качеств, а именно способность отвечать на вызов еще более сильным вызовом, на наступление - контрнаступлением.
Как писал осенью 1981 г., в момент наивысшего накала страстей, еженедельник 'Экономист', несмотря на критическую ситуацию, 'Тэтчер держится так, будто ничего не замечает, всегда подтянута, решительна... Идет как паровой каток'.
При всем том было бы верхом субъективизма утверждать, будто в своем противостоянии оказывавшемуся на нее давлению Тэтчер опиралась лишь на собственную волю, политический талант и сознание своей правоты. Помимо группы единомышленников в кабинете и правительстве в ее активе был целый ряд 'факторов силы', которые она активнейшим образом использовала.
Пожалуй, на первое место среди них следует поставить поддержку, оказывавшуюся ей со стороны влиятельных кругов британской экономической элиты. Знаменательно, что сразу же после упомянутого драматического выступления главы КБП руководители пяти крупных фирм в знак протеста заявили о своем выходе из Конфедерации. Однако не эти корпорации делали погоду в мире бизнеса и, хотя в политическом плане их жест имел отнюдь не символическое значение, общей ситуации они изменить не могли. Несравненно важнее было другое, а именно позиция, которую последовательно отстаивала та часть британского бизнеса, которая обычно идентифицируется с лондонским Сити. Представляющее интересы британского финансового капитала руководство банковских учреждений Сити традиционно оказывало сильнейшее влияние на экономическую политику правительств - консервативных или лейбористских. Причем это давление было значительно более весомым, нежели то, которое исходило от кругов, связанных с промышленностью. Неоднократные попытки последних покончить с традиционным размежеванием между финансовым и промышленным капиталом, и в частности создать на базе Конфедерации британской промышленности единую Конфедерацию британского бизнеса, неизменно оканчивались провалом. Руководству КБП удавалось привлечь лишь отдельные, причем далеко не самые влиятельные банки и страховые компании. Что же до тех, кто делал погоду в Сити, то, располагая мощными рычагами воздействия на правительство и используя издавна установившиеся каналы связей с ним через Банк Англии и министерство финансов, эти круги явно не желали лишиться своего особого положения в системе экономической и политической власти. Предлагавшийся КБП механизм согласования интересов промышленного и финансового капитала, безусловно, еще более укрепил бы общие позиции бизнеса, особенно в противовес профсоюзам и другим массовым общественным организациям. Но одновременно Сити пришлось бы пожертвовать известной долей самостоятельности, на что оно явно не желало идти.
Естественно, что монетаристская ориентация Тэтчер и ее ближайших единомышленников как нельзя более устраивала влиятельные круги Сити, и нет ничего удивительного в том, что они оказывали ей самую решительную поддержку. Правда, поддержка эта никак не афишировалась, если, конечно, не считать воздействия на общественное мнение через находящуюся под влиянием этих кругов прессу.
Все это позволило Тэтчер довольно спокойно реагировать на угрозы со стороны КБП и ее руководства. Как писала в конце 1980 г. газета 'Морнинг стар', там, где раньше слово КБП было 'законом для консервативных правительств, нынче, как кажется, оно пропускается мимо ушей'[234].
Разумеется, слово КБП и раньше не было 'законом' для консерваторов, однако факт существенного снижения влияния этой организации и представляемого ею промышленного капитала при М. Тэтчер подмечен газетой в принципе верно. Примечательно, что, критикуя правительство Тэтчер и требуя от него тех или иных уступок, КБП одновременно не уставала заверять его в своей общей поддержке. Это относилось прежде всего к его линии на снижение налогов и высвобождение предпринимательской инициативы, жесткой экономии расходов на социальные цели, ослабление рабочего движения и профсоюзов. По всем этим вопросам КБП была гораздо ближе к Тэтчер, Хау и Джозефу, чем к их оппонентам, и неудивительно, что уже к июлю 1981 г. наметившийся было союз умеренных и КБП распался. Не желая идти на принципиальную конфронтацию с премьером, КБП предпочла добиваться от него частичных уступок в области налогообложения и создания более благоприятного инвестиционного климата[235].
Ослабление влияния промышленных кругов бизнеса вовсе не вело автоматически к повышению зависимости правительства от финансового капитала и Сити, и, судя по дальнейшим его шагам и по мерам по наведению порядка в сфере финансовых операций, оно отнюдь не превратилось в марионетку этой влиятельнейшей части истеблишмента. Существовавшие в мире бизнеса противоречия помогали тэтчеристскому руководству сохранять свободу рук, хотя, разумеется, и весьма относительную.
В политическом плане наиболее серьезную поддержку Тэтчер получала от рядовых парламентариев - тори, общению с которыми она отдавала немало времени. Особенно активно держали ее сторону заднескамеечники из 'группы Боу', объединяющей парламентариев в возрасте 35 лет и меньше. Знаменательно, что, выступавшая в течение большой части послевоенного периода с умеренно- левых, 'прогрессистских' позиций, эта группа заняла с конца 70-х годов жесткую протэтчеристскую линию и, как писала 'Таймс', 'превратилась в один из активных монетаристских мозговых трестов правительства'[236].
Лишь отдельные заднескамеечники осмеливались открыто выступать с критикой линии, занятой премьером, да и то большей частью по конкретным вопросам (сокращение ассигнований на те или иные социальные и социально-экономические программы, жесткая линия в области иммиграции[237] и т.п.). В целом же, судя по тому энтузиазму, с которым встречали Тэтчер участники заседаний Комитета 1922 г.[238], объединяющего всех заднескамеечников, поддержка парламентского большинства ее политике даже в самые критические для правительства 1980 и 1981 гг. была практически гарантирована. Это же подтверждали и более основательные изыскания. Согласно обследованию, проведенному в мае - июле 1980 г. по инициативе еженедельника 'Нью стейтсмен', лишь около 100-120 консервативных членов парламента, т.е. трети всей фракции, можно было бы отнести к категории умеренных тори, причем менее половины из них (от 40 до 50) относились к разряду 'твердых антитэтчеристов'. По наиболее важным проблемам (монетаристские методы контроля над денежной массой, снижение налогов на прибыли, антипрофсоюзное законодательство, снижение правительственного контроля над промышленностью, ключевая роль крупного и мелкого частного бизнеса) тэтчеризм поддерживало от 71 до 94% членов парламента - консерваторов[239]. Статья называлась 'Тэтчеризм: что думают члены парламента'. Видимо, что было одно из самых первых, если не самое первое появление слова 'тэтчеризм', которое вскоре стало общепринятым термином для обозначения всех тех новаций, которые внесли в политическую жизнь страны новый премьер и ее
