отрицательно прореагировала на действия администрации Рейгана. Действия эти были расценены ею как 'несоразмерное реагирование', лишающее страны Запада средств эффективного нажима на случай дальнейших осложнений ситуации в Польше или вокруг нее[298]. В ходе довольно напряженных переговоров между высшими должностными лицами и переговоров по линии министерства иностранных дел в конце концов был достигнут компромисс, позволивший продолжать начатое дело.
Другой, сходный с только что описанным, инцидент произошел уже после выборов 1983 г. Правда, на этот раз речь шла скорее о 'протокольных' вещах и о нарушении Рейганом этики двусторонних отношений. Свержение в октябре 1983 г. группой левых заговорщиков законно избранного правительства островного государства Гренада, являющегося членом Содружества, вызвало серьезное беспокойство американской администрации, которая уже через неделю после переворота осуществила десантную операцию, свергла 'незаконное' правительство и сформировала там марионеточную администрацию. Тот факт, что эти действия были осуществлены против одного из членов Содружества, имеющего в качестве своего официального главы британскую королеву, серьезно задевал честолюбие королевского двора и правящих кругов Великобритании в целом. В конце концов, после довольно резких неофициальных представлений с британской стороны и со стороны самой Тэтчер, а также публичного осуждения американской акции, сделанного более дипломатичным языком, удалось урегулировать и этот инцидент.
Если, однако, критические моменты в отношениях с США были скорее лишь эпизодическими отклонениями от общей линии, то этого никак нельзя сказать о полных драматизма и неожиданных поворотов отношениях с другими странами и регионами мира, включая и ближайших западноевропейских соседей.
'Генеральный' курс Тэтчер в отношении 'Европы', как принято в Британии неофициально именовать ЕС, был в общих чертах обозначен уже в период пребывания в оппозиции. Будучи сторонницей участия Британии в Сообществе, она в то же время явно с неодобрением относилась к идеям и планам создания 'федеральной Европы'. Эти идеи резко контрастировали с ее 'патриотическим' мироощущением и представляли в ее глазах угрозу столь высокочтимой ею и ее сторонниками национальной самобытности. Соответственно, она более критически, чем ее предшественники, относилась к тому 'бремени', которое несла Британия как участница ЕС, и потому готова была в гораздо большей степени, чем они, внести в отношения с партнерами элемент типичной британской меркантильности. Акцент на 'меркантилизм' не только сулил ощутимые материальные дивиденды от реализации ее 'националистических' устремлений, но и в немалой степени способствовал им. Во-первых, он формировал имидж Великобритании как страны, ищущей в ЕС прежде всего собственной выгоды и собственного интереса, и тем самым 'работал' против федеративного, основанного на приоритете общей выгоды статуса Сообщества. Во-вторых, задерживая продвижение интеграции вглубь, он и в чисто практическом плане играл на руку сторонникам концепции 'Европы Отечеств'. Так что необыкновенная, поразившая многих участников и наблюдателей настойчивость и 'упрямство' Тэтчер в переговорах вокруг бюджетно-финансовых проблем ЕС опирались на нечто большее, нежели просто жесткий характер и неуступчивость 'железной леди'.
В соответствии с правилами формирования бюджета ЕС и общей сельскохозяйственной политики, Британия финансировала примерно пятую часть всех расходов Сообщества. Столь высокая доля объяснялась, во-первых, самими принципами формирования бюджета, учитывавшими не столько объем национального дохода, сколько уровень внешней торговли страны- участницы, а во-вторых, высоким уровнем расходов Сообщества на компенсацию производителям сельскохозяйственной продукции. Поставив под вопрос оба эти принципа и исходя из подсчетов, основанных на соответствии вклада Британии в бюджет и получаемых ею от участия в ЕС дивидендов, Тэтчер с самого начала заняла предельно жесткую позицию на переговорах. Она не только заявила о необходимости существенного сокращения суммы ежегодных взносов (составившей в 1980 г. свыше 1 млрд. ф. ст.) Британии в общий бюджет, но и на получении компенсации за 'переплату' в предшествующие годы. Уже на первой встрече в верхах в Дублине в ноябре 1979 г. произошло жесткое столкновение Тэтчер со своими партнерами. Все они были буквально шокированы не только требованиями, выдвинутыми ею, но и той резкой, бескомпромиссной манерой, в которой они были высказаны [299]. Последовавший затем тур длинных, длившихся полгода переговоров привел к тому, что другие страны-участницы согласились пересмотреть принципы формирования бюджета, а пока этого не произошло, компенсировать 'чрезмерные' расходы Британии за 1980, 1981 и, возможно, 1982 гг., если к тому времени не будет найдено долгосрочное решение проблемы. Общая сумма компенсации за 1980 и 1981 гг. составила 1,8 млрд. ф. ст., и в результате ее 'зачета' выплаты Британии в бюджет Сообщества в эти годы составили менее 200 млн. ф. ст.[300] В 1982 г. возник новый кризис из-за блокирования Британией решений о ценах на сельскохозяйственную продукцию, во многом предопределявших объем бюджета Сообщества. Британское вето, однако, было проигнорировано министрами сельского хозяйства, и кризис в отношениях с партнерами был смягчен в результате принятия позднее в том же году соглашения о пересмотре взноса
Британии за 1982 г. Но долгосрочные проблемы финансирования по-прежнему оставались нерешенными, и трудные переговоры продолжались в 1983 г., когда британская сторона добилась компенсации в 440 млн. ф. ст. В целом объем компенсации составил 2,5 млрд. ф. ст., или 65,4% первоначальной суммы взносов. Тем не менее окончательно проблема не была решена. Особенно трудно оказалось примирить позицию Британии с позицией государств с большим, нежели у нее, объемом сельскохозяйственного производства.
И до выборов 1983 г., и сразу же после выборов избранная Тэтчер линия на защиту интересов Британии в сугубо конкретной и 'осязаемой' для большинства жителей страны области ее финансовых интересов полностью оправдывала себя и неплохо работала на укрепление как внутриполитических, так и международных позиций тэтчеризма. Согласно опросу, проведенному институтом Гэллапа в июне 1983 г., европейскую политику консерваторов одобряло на 50% людей больше, чем политику лейбористов (официльно выступавших за выход страны из ЕС). Причем большинство опрошенных высказывалось за неуклонное отстаивание британских интересов в Сообществе, одновременно признавая необратимость участия страны в нем[301].
На европейской арене позиция Тэтчер, конечно же, не вызывала восторга ни среди лидеров, ни среди широкой общественности. Тем не менее и настойчивость, с которой Тэтчер отстаивала интересы Британии, и ощутимые успехи в этой ее деятельности способствовали росту ее 'европейского' и международного престижа.
Несмотря на разыгрывавшуюся Тэтчер национальную и патриотическую карту, ни она, ни ее сторонники не помышляли о каком-то возврате к 'имперскому' прошлому страны. Ни в области отношений со странами Содружества, ни в более широкой сфере отношений с 'третьим миром' Тэтчер и тэтчеристы по существу не предлагали ничего нового. Тем не менее после прихода Тэтчер к власти ей пришлось и здесь сказать свое слово, причем каждый раз в сугубо конкретной, кризисной ситуации.
Первая из них возникла вокруг Родезии, где в канун прихода Тэтчер к власти обстановка осложнилась до такой степени, что стала поистине взрывоопасной. Основные противоборствующие силы этой страны -режим белого меньшинства во главе с Яном Смитом и Патриотический фронт, возглавляемый Р. Мугаве и Дж. Нкомо, - дрейфовали в сторону крупномасштабной гражданской войны, чреватой непредсказуемыми последствиями. В этой ситуации очень многое зависело от позиции Британии, сохранившей сильные экономические и политические позиции в стране. Кроме того, несмотря на провозглашение Яном Смитом независимости Родезии, Британия и Содружество в целом не признавали этой независимости и сохраняли моральную и юридическую ответственность за положение дел в ней.
Казалось бы, вся система взглядов и убеждений Тэтчер должна была побуждать ее взять сторону белого меньшинства и склонных к сотрудничеству с ним коллаборационистов. И поначалу, судя по всему, она склонялась именно к такому решению. Однако ориентация на такого рода исход не получила поддержки министра иностранных дел лорда Каррингтона, который после изучения ситуации и консультаций с должностными лицами и специалистами своего министерства пришел к выводу, что формирование марионеточного правительства лишь ужесточит противостояние враждующих сторон, усилит и враждебность к новому режиму соседних 'черных' государств, а также поставит под серьезную угрозу крупные интересы британского бизнеса в Родезии. Свои опасения и соображения Каррингтон изложил в специальном меморандуме, Тэтчер, которая вынуждена была признать серьезность его доводов и, взвесив все за и против, приняла сторону министра. И хотя влиятельное родезийское лобби было крайне недовольно этой акцией, весь его критический запал обернулся против лорда Каррингтона, чье влияние на Тэтчер им было явно не по вкусу.
Впрочем, звезда Каррингтона вскоре потускнела и без их особых усилий, и случилось это уже в связи с другим, еще более крупным, фолклендским кризисом, о чем уже было
