— Ты что, Толик?
— Я вот чего... Может, ей, Анюточке, вредно так долго разговаривать? Я хотел сказать — так серьезно?..
Надо же, подумала Илария Павловна. Вот она, любовь. На что уж Толик не отличался особой сметливостью, а тут сразу сообразил то, о чем сама она не подумала. Чересчур увлеклась беседой — ведь до сих пор не с кем было поговорить об этом всерьез. А девочка, конечно, еще не в том состоянии, чтобы справляться с эмоциональными перегрузками.
— Ты прав, Толик. Но зато Нюта больше не будет думать о смерти. Она осознала, сколь многое зависит сейчас от каждого человека, который понял главное.
— Что понял? — немного испугался Толик, для которого главным, безусловно, являлась его любовь к этой беленькой Снегурочке.
— Быть иль не быть, — непонятно ответила Илария Павловна.
30
Несмотря на то что Светке только исполнилось пятнадцать, ее трудный возраст как будто прошел. Во-первых, она перестала спорить по пустякам, во-вторых, называла теперь Игоря Сергеевича папочкой. А самое главное — проводила мысленную демаркационную линию не между собой и родителями, а между ними тремя и выпадающими на их долю трудностями. Мамина гипертония, загруженность самого Игоря Сергеевича, не дающаяся Светке геометрия, исподволь подкрадывающийся вопрос будущего поступления в институт — все это теперь не разъединяло, а объединяло семью. А начался данный процесс, конечно же, с того дня, когда какая-то ненормальная пыталась убить Игоря Сергеевича по пути из роддома. Он так и не понял, за какое такое преступление. Светка рассказала ему, что недавно встретила эту бандитку в детской поликлинике, и та была с чудесным сыночком. Неужели он столько лет оставался виноватым лишь потому, что когда-то сказал ей «девочка», хотя под сердцем у нее был мальчик?
Во всяком случае, вопрос исчерпал себя — эта мамаша даже проявила заботу о его дочери, наставляя Светку, как жить. И от этой ее своеобразной доброты пошла, как чувствовал Игорь Сергеевич, цепная реакция: Светка словно вдруг повзрослела и стала вести себя иначе, а от этого расцвел сам Игорь Сергеевич. В какой-то связи с этим он изжил в себе и давний комплекс работы в роддоме: якобы он, мужчина, не может нормально существовать среди исключительно женских проблем, ломающих его мужскую психологию. Все эти пятнадцать лет, с тех пор как у него родилась Светка, Игорь Сергеевич переживал, что дома и на работе он в женском царстве. Теперь же с него как будто спали некие оковы: оказалось, из дочери тоже можно вырастить хорошего человека. А вслед за этим открылась другая истина: в роддоме мужчина психологически нужен женщине более, чем где-нибудь. Сколько страшных, можно сказать, преступных ошибок совершалось здесь именно вследствие того, что мужья и любовники, оставшиеся за стеной роддома, были психологически несостоятельны!
— Что будем делать? — спрашивал теперь Игорь Сергеевич беременную пациентку.
— Я на аборт, — отвечала незамужняя или беспечная, или слишком молодая, но всегда обманутая женщина. Этот обман заключался в незнании того, что когда-нибудь она горько пожалеет свое загубленное дитя. Все потом изменится, мир сместит свои параметры, и изо всех бед на первый план выйдет главная: нет ребенка. Ни того, отправленного когда-то под нож, ни другого, потому что первый аборт зачастую оставляет женщину бесплодной. Словно последующие дети, обидевшись за отвергнутого братишку или сестренку, уже не хотят изначально назначенных им родителей...
— А сердце бьется, — говорил в таких случаях Игорь Сергеевич. — Бьется его сердечко, растет... Как знать, может быть, и чувства уже есть? Вот мы с вами сейчас говорим, а он понимает... Если б мог, попросил бы за себя: мама, не убивай!..
В других случаях на аборт шли все понимающие, замученные жизнью женщины, у которых уже был ребенок, а то и два. Они представляли, на что идут, соглашаясь оборвать новую цветную ниточку, завязавшуюся от их плоти и крови. Они страдали, но приносили себя и внутриутробного малыша в жертву уже родившимся детям — ведь одному достанется больше внимания, чем двум, а двум больше, чем трем. Не говоря о материальных ценностях, жилищном пространстве и прочем.
— У вас уже двое? — как бы невзначай интересовался Игорь Сергеевич. — А младший старшему не мешает?
— Как это? — удивлялась мама.
— Ну, ведь одному больше всего достанется: отдельная комната, два апельсина вместо одного, два костюмчика, две игрушки. Все в двойном размере.
— Но у меня же двое детей! Я вообще не понимаю, о чем вы говорите!
— У вас их практически трое. Но вы решили устранить последнего, чтобы двум старшим вольготней жилось. Однако если так рассуждать, то и второй может оказаться лишним...
Бывало, что пациентка боялась рожать, потому что не надеялась на здорового ребенка. И в этом случае
