— Их жизнь зависит от того, как закончится здесь, — пожал плечами другой. — А пока что ж, все то же... Пациент из соседней палаты объелся апельсинами, отчего у него на щеках выступила страшная сыпь. Еще у одного завяли розы, но шипы по-прежнему колются, так что и там ничего хорошего. А еще один прикусил себе половину языка, в знак того, что окончательно порывает с нашим больным. — Говоривший кивнул на постель, вокруг которой они стояли.
— А тот, который зовет себя большим братом?
— В состоянии возбуждения. Ему кажется, он должен пройти по всем палатам и посмотреть, не прячет ли кто из больных оружие.
— Чтобы отобрать?
— Это само собой, но не только. Он говорит, за теми, у кого оно есть, должен осуществляться контроль. Нам он не доверяет, поэтому объявил, что такие палаты должны стать зоной его влияния.
— Но ведь у него тоже есть оружие! Он держит его во всех углах и даже под кроватью, потому что в углах оно уже не умещается!
— Запрет относится к иным пациентам, но не к нему самому. — Медбрат вроде как улыбнулся, хотя это был только намек на улыбку. В следующую секунду он уже вновь был серьезен.
— Что же посетители?
— Сейчас будут. Чувствуешь? Они уже близко!
В палату стали заходить те, кто обычно навещал больного. Как всегда при этом, комната наполнилась различными ароматами, каким-то непонятным образом не перебивающими друг друга. Приглушенно шелестели одежды: княжеские уборы, ризы священников, монашеские ряски и простые рубахи, и вовсе изношенные рубища. Позванивали воинские доспехи. Переливался на белых одеяниях красный узор, напоминающий струйки крови.
Первым к одру больного вновь подошел высокий старец с лучистыми глазами, в монашеском клобуке и ряске, в желтых лаптях из лыка. А вслед за ним — низенький согбенный старичок в черной шапочке, в белом балахоне, на котором висел большой медный крест, и кожаных сапожках. Вновь гладила больного по щеке женщина в красной кофточке и зеленой юбке, худая и стройная, как свечка, с горящими жертвенной любовью глазами. А к другой щеке прикоснулась слепая старушка, со светлой улыбкой, растекающейся по всем морщинкам. Не было сомнений, что она все видит сквозь свою слепоту.
Потом наступил черед воинов. Твердой, но плавной поступью подошел высокий и стройный чернобородый князь в серебристых доспехах, похожий сложением на славянского лидера Луковенко. Он брал руку больного, но она безжизненно падала. А другую руку пытался поднять другой воин — не столько высокий, сколько широкоплечий, в красном плаще и с кудрявой русой бородой. Следом за ним подходила его жена-княгиня в блестящем кокошнике и дорогих уборах. Но сквозь все это великолепие у нее просвечивала надетая на тело черная власяница.
Вдруг с больным что-то произошло. По кругу стоящих у постели медбратьев шорохом пролетело беспокойство, а самый высокий, которого больной называл крестным, вскинул над головой свой огненный меч. Оба воина, державшие больного за руки, тоже обнажили мечи. Старцы и жены, князья и княгини, мученики в белых окровавленных рубашках воздели руки к небу. На стенах, отражавших томившие больной мозг кошмары, сгустилась тьма, и по ней полыхнули языки сизо-багрового пламени.
— Как посмел ты, отверженный, войти в сие сонмище святых и ангельских ликов? — грозно вопросил высокий с огненным мечом.
— По праву своей добычи... — раздался шипящий и свистящий ответ, и в палате пахнуло серой.
— На что ты дерзаешь, когда больной еще жив?
— Превышено! Сию минуту мое в тысячу раз превысило ваше!
Взгляды медбратьев скользнули по стенам и, полные непролитых слез, вновь вернулись к предводителю. Было ясно, что положение в самом деле критическое: только что сложился баланс здоровых и зараженных клеток одна к тысяче. Малейший перевес в ту или иную сторону мог сыграть теперь решающую роль. Хоть бы еще одно доброе дело, один лишний импульс, направленный к гармонии и чистоте...
— Я обещаю! — Это был женский мелодичный голос, нежный, но со звучными переливами. — Вот она — Мальвина, которая завтра станет во святом крещении Евфросинией!..
После этого во тьме, обдержащей стены, зажглась одна маленькая светящаяся точка, почти незаметный звездный прокольчик. Но этого оказалось достаточно: все бывшие в палате вздохнули с облегчением, а воины вложили мечи в ножны.
