сила».
Другого мнения придерживался журналист В. Амфитеатров-Кадашев, когда записал в дневнике 1 марта 1917 года: «Хотя гарнизон, в большинстве, еще не восстал, сидит запертый в казармах, но фактически у Мрозовского ни солдата». В полной изоляции от внешнего мира были юнкера Алексеевского и Александровского училищ. В последнем о революции узнали благодаря записке, которую, спрятав в бутербродах, жена передала писателю Борису Зайцеву. У юнкеров преданности старому строю оказалось не больше, чем у других военных. Амфитеатров-Кадашев отметил в дневнике: «Военные училища тоже перешли на сторону народа». Немного позже он зафиксировал разговор с юнкером Саблиным, который рассказал о блестяще проведенном «александровцами» захвате штаба Московского военного округа, «что даже арестованный Мрозовский выразил им свое восхищение». Но это случилось позже.
Митинг возле Исторического музея 28 февраля 1917 г.
Мы же вернемся к рассказу о событиях, происходивших днем 28 февраля, когда Воскресенская площадь продолжала заполняться все прибывавшими демонстрантами. Вот как газета «Утро России» описывала появление московских пролетариев:
«Наконец около часу дня на площади со стороны манежа показывается первая партия рабочих.
На площадь двинулись окраины.
Могучей массой, стройными рядами подходят рабочие к площади. Высокий богатырь-рабочий в дюжих руках несет древко красного флага. Дружно, в шаг рабочие поют “Варшавянку”.
Толпа встречает их приход дружными криками.
Вслед за первой партией рабочих идет вторая, третья, четвертая, десятая…
Словно волны вливаются новые массы народа на площадь.
К подъезду Думы уже нельзя пробиться.
Издали видно только, как ораторы один за другим сменяются на трибуне.
Кое-кто из них читает прокламации.
Видно, как ветер рвет бумагу, слышны отдельные возгласы, но речей разобрать уже нельзя…
Толпа как море залила все пространство от Метрополя до Александровского сада, от Охотного ряда до Красной площади.
В разных местах появляются новые ораторы.
Говорят, поднявшись на фонарные столбы, на кучи снега, на телеги ломовых извозчиков.
Кое-где ораторов просто поднимают на плечи, и они, сидя у публики на плечах, произносят речи. (…)
На площади становится известным, что в Думе уже заседает революционный комитет.
Это известие встречается бурей восторга…»
Единственной категорией москвичей, которую не увлек за собой поток спешивших к Городской Думе, оказались люди, стоявшие в очередях за хлебом. Они оставались на местах не потому, что сохранили верность царю, – в донесениях агентов охранного отделения «хвосты» характеризовались как места самой действенной антиправительственной агитации, – покинув очередь, они могли остаться без хлеба. Корреспондент «Утра России» сделал на ходу «зарисовку с натуры»:
«Великий день. Пахнет в воздухе весной и историей.
Тысячные толпы стремятся на Красную площадь.
И только хвосты на своих местах.
Каждая минута приносит новые известия, новые перемены.
Хвосты стоят недвижимо.
Их обходят.
Кто-то бросает крылатое:
– Правительство сломало свою голову о хвост.
Но эти хвосты – кто их сотрет?
С перекрестков исчезли городовые.
Точно их и не было никогда. Ни единого! Даже неловко.
Радостные восклицания:
– Смотри-ка! Городовой!
В самом деле – представитель старого строя, кирпично-красный, с тараканьими усами сдерживает напор толпы, стоя у дверей булочной.
Хвост бушует:
– Надо чтоб в очередь! Эй ты, бляха!
Городовой отвечает:
– Не ерепеньтесь!..
Хвосты волнуются.
Еще бы! Вчера в одни руки выдавали по четыре французских хлеба.
Хвосты радуются:
– Вот он, Петроград! Вот он, Родзянко!
Глубокое понимание момента.
– Идем, что ли, на Красную…
– Моя очередь скоро…
Многие идут на площадь, покончив свои дела в хвосте; идут, держа под каждой рукой по две булки.
Новости сыплются ежеминутно.
– Ответственное министерство!..
Среди хвостов тоже новости. Вчера в первый раз в Москве появились… керосиновые хвосты».
Около трех часов дня на Воскресенской площади родилась новая инициатива – ораторы предложили отправиться в казармы и агитировать солдат. Огромная толпа, насчитывавшая около сорока тысяч человек, с революционными песнями двинулась к Спасским казармам. Но площадь не опустела. К Городской Думе продолжали стекаться москвичи.
Многотысячной толпе посланцев революционного народа потребовался час с лишним, чтобы дойти до Спасских казарм, которые располагались возле Сухаревской площади. Ворота воинской части оказались заперты. Часть демонстрантов сгрудилась возле входа и вступила в переговоры с караулом, состоявшим из одних офицеров. Несколько рабочих влезли на крыши торговых павильончиков, а с них забирались на гребень стены, окружавшей казармы. Оттуда они стали призывать солдат присоединиться к революции.
«В это время неожиданно из нескольких верхних окон раздались выстрелы, – описывал увиденное А. Н. Вознесенский. – Толпа отхлынула на некоторое время от стен казарм, но когда убедилась, что выстрелы были сделаны в воздух и что никто не ранен и не убит, быстро успокоилась.
В половине шестого вечера вся площадь огласилась громовым “ура”. Это народ, взломав ворота, проник во двор казарм. Сейчас же часть солдат вышла на площадь, а многие окружили ораторов во дворе.
Офицеры и солдаты внимательно выслушивали сообщения о петроградских событиях, встречая их одобрительными возгласами. Ораторы знакомили солдат и офицеров с задачами и целями движения».
Другому участнику похода к Спасским казармам П. А. Воробьеву запомнился такой момент: «Нас, подростков, забегавших вперед, рабочие отгоняли, опасаясь, как бы дети не стали жертвами. Но солдаты не стреляли; некоторые из них пожелали первыми присоединиться к народу, они спускались из окон на веревках, свитых из полотенец и простынь.
Рабочие целовались с ними, ласково жали им руки и радостно кричали:
– Ура! Товарищи солдаты с нами!.. Долой Николая Кровавого!
Военное командование Спасских казарм медлило с ответом».
Не спешила примкнуть к восстанию и солдатская масса. Одно дело приветствовать революцию, не покидая казармы, но совсем другое – стать активным участником событий. В случае неудачи солдатам грозил военно-полевой суд и в конечном итоге расстрел.
«Солдаты жались друг к другу, не знали, что им делать, – рассказывал рабочий И. Горшков. – В результате долгой агитации удалось собрать солдат с винтовками и без винтовок, но идти они не хотели… откуда-то появился офицер, скомандовал построиться и под своей командой повел с нами».
Судя по описаниям очевидцев, ближе к вечеру на Воскресенской площади было уже несколько
