Интересно. Но для основ функционирования энергетики как-то слабовато.
Чубайс с ужасом обнаружил, что никаких инструкций или постановлений для диспетчеров в энергетике не существует. Есть только повседневная бизнес-практика, унаследованная из советского времени и живущая по традиции и по инерции,—диспетчер не может не выполнить команду из Москвы, недогрузить блок, это у него в крови.
Тогда глава РАО “ЕЭС” стал искать выход в законах. Но пугающие подозрения после этого поиска только усугубились. Выяснилось следующее. Чтобы добиться от того же “Мосэнерго” каких-то действий, РАО “ЕЭС”, как его крупнейший акционер, может инициировать собрание акционеров компаний, за сорок пять суток опубликовав объявление в газете “Известия”. Или провести совет директоров и обсудить там поведение диспетчеров четыре месяца назад во время аварии в Москве. В общем, было понятно: корпоративное законодательство в принципе не имело никакого отношения к оперативному управлению энергосистемой. Но другого законодательства, которое бы обязывало диспетчеров на местах выполнять команды с Китай-города, вообще не было!
— Вот когда я это осознал в девяносто девятом году, у меня мороз по коже побежал, — признается Чубайс.
Но сейчас он просто излучает спокойствие:
— Я тупо пошел по самому простому пути. Я решил, что нужно вырвать всю диспетчерскую вертикаль отовсюду и уложить ее в единую компанию. Вертикаль была на трех уровнях: ЦДУ, семь объединенных диспетчерских управлений (Дальний Восток, Сибирь, Урал, Волга и т.д.) и региональные управления в каждом АО-энерго. А на сегодняшний день почти все диспетчера, работающие в России, работают в одном юридическом лице — в “Системном операторе” и подчиняются командам из Москвы в рамках трудовой дисциплины. Ты подчиненный, я начальник, будешь делать то, что я сказал. Не нравится — будешь завтра уволен, до свидания.
— Сейчас-то ведь никто на местах не может проигнорировать команду диспетчера из “Системного оператора”: это влечет за собой серьезные материальные последствия, и ладно бы для директора — для инвестора, который свои деньги вложил, —добавляет бывший замминистра экономического развития Андрей Шаронов.
Выходит, риск энергетического кризиса по вине какого-нибудь диссидентствующего диспетчера за время реформы не просто снизился. Он приблизился к нулю.
Однако список рисков, связанных с реформой, на этом не исчерпывается.
— Государство ведь почувствовало на себе пресловутый “крест Чубайса”— рост потребления электроэнергии столкнулся с выбытием мощностей, — констатирует Шаронов. — Помните, как Илларионов утверждал, что у нас полно свободных мощностей после большого экономического спада? Действительно, суммарный объем установленной мощности больше, чем объем потребности, — но, во-первых, уже проявляются некие пики, зимой, например. Во-вторых, из 214 тысяч мегаватт, которые имеются в наличии, включаются только 170 тысяч. А остальные либо не включаются, либо чудовищно неэффективны. В- третьих, локально-то система уже дефицитна — в полный рост это проявляется в Москве, в Московской области, в Питере, на юге России, на Урале, в Тюмени даже. Все, вот оно — мы уже живем в условиях дефицита, выпрыгиваем из штанов, чтобы что-то придумать, и сталкиваемся с тем, что инвестиционный процесс в энергетике очень инерционный, а инвестиций недостаточно до сих пор. С одной стороны, к 2011 году тарифы на электроэнергию должны стать полностью свободными, что не может не радовать инвесторов. С другой стороны, есть сомнения — а позволит ли политическая ситуация это сделать через три года?
— Рынок электроэнергии можно сравнить с бассейном, в который с одного конца вливается вода из многих труб, а с другого — выливается из множества кранов, — объясняет нам Чубайс. — Ты же не знаешь, чьи электроны тебе пришли по проводам — хотя, может быть, ты и подписал договор с конкретным поставщиком. Только разница в том, что в бассейне объем воды может увеличиваться или уменьшаться. А в энергетике — нет. Каждый произведенный киловатт должен быть потреблен в данную секунду времени, двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят пять дней в году. Иначе — авария. В этом и есть особое технологическое требование к коммерческим отношениям в энергетике. Если его не выполнить, то будет рынок, разрушающий технологию, разрушающий надежность. И долго он не просуществует — умрет в конце концов. Потому что технологии в электроэнергии сильнее, чем рынок, по крайней мере в краткосрочном режиме.
Шаронов говорит, что еще в начале 2000-х годов, общаясь с иностранными экспертами, понял для себя: энергетический рынок—самый сложный в мире по природе. Природный газ, к примеру, тоже не подарок: летуч, способен, накапливаясь, провоцировать взрыв и пожар. Но его-то хотя бы можно загнать в подземные хранилища. Снизить добычу. На худой конец, пустить на факел и сжечь.
С электрическим током такие номера не пройдут. Если генерирующая компания загрузила свои мощности, она должна сразу поставить произведенный продукт по назначению. Более того, есть потребители с сильной обратной связью. Алюминиевые заводы, к примеру: включение нагрузки на этих производствах моментально вызывает колебания параметров тока в сети — значит, надо немедленно эти параметры балансировать, чтобы всем доставался ток одинаковой частоты. И всем этим национальным энергетическим оркестром надо дирижировать из Москвы — без пауз и антрактов. Согласимся с Шароновым: фантастически сложный рынок.
Тем не менее, добавляет бывший замминистра, другие страны, устроившие у себя рынок электроэнергии, нормально живут с ним. Вот, например, Nord Pool — скандинавская межстрановая торговая система: отлично работает, четкие ценовые сигналы подает.
Так что же получилось с рынком электроэнергии в России? С одной стороны, теоретически из-за него может случиться масштабная авария. Предположим, ошибка в торговой системе введет в заблуждение диспетчера из “Системного оператора” — и он недозагрузит или перегрузит какого-нибудь потребителя (с катастрофическими последствиями для всех остальных).
С другой стороны, свободный рынок может провоцировать подорожание электроэнергии. Она ведь уже в дефиците, как выше объяснял
Шаронов. То есть пользуется повышенным спросом. И примеров из жизни на эту тему уже накоплено много. “В той же Америке цена в пиковый период отличалась от средней в тысячу раз!” — качает головой бывший замминистра.
Подорожание электроэнергии в тысячу раз на пике нагрузки в наших условиях, как выясняется, пока что иллюзорно.
Это американцы борются с дефицитом электричества с помощью повышения цен. В России, как рассказывает Шаронов, пошли по другому пути:
— Что мы сделали, когда возник первый серьезный пик потребления зимой 2006 года? Мы просто взяли и отключили часть потребителей — офисные здания, оптовые рынки, некоторые промышленные предприятия. Не стали искусственно задирать цену. Потому что эти потребители, которых мы отключили, деньги бы нашли — а граждане бы не нашли. Вежливо говоря, это называется “ограничение подачи электроэнергии потребителям четвертой категории”, а если без обиняков — то просто “пошли вон, эту неделю не будем вас питать”.
— Как всегда, руководствовались интересами бабы Дуси, — иронизирует Джек Ньюшлос по поводу подходов Минэкономразвития к реформе электроэнергетики. Хотя Чубайсу, как следует из его дальнейших реплик, эти интересы совсем не чужды.
— Кудрявый говорит, рынок и надежность — это вещи взаимоисключающие. Чем больше рынка, доходов, снижения затрат, тем меньше надежности. Вот посмотрите на Америку, они же там снижают затраты, экономят, резервов меньше, а энергетика без резервов не может, поэтому все у них грохнулось — Председатель правления РАО “ЕЭС” заметно накаляется, воспроизводя аргументы своего врага. — Фундаментальный изъян этой логики состоит в том, что рынок при разумном и правильном к нему подходе является не антиподом надежности, а инструментом достижения надежности. Мало того, если вы попытаетесь его игнорировать, то результатом этого в рыночной экономике, в которой мы живем, будет неизбежное проникновение рынка в систему и разрушение ее внутренних механизмов. Вот тогда это будет точно — рынок против надежности.
Кстати говоря, этому есть масса примеров в других отраслях.
