— Возьмем медицину. Это сверхсложная отрасль, уж точно не проще энергетики, — продолжает Чубайс. — И вот у нас пятнадцать лет не могут создать внятную, ясную концепцию рынка в этой сфере, при этом, кстати, прикрываясь теми же самыми аргументами, что и Кудрявый. Мол, рынок и медицина — это несовместимо, тут ведь речь идет о жизни человека... А в результате происходит вот что. Вам судно принести пописать? Десять рублей. Вам штаны сменить? Пятьдесят рублей. У вас простыня своя? Замечательно. Хотите нашу—доплатите. В итоге человек вынужден платить за услугу в бесплатной медицине в самой извращенной форме, гораздо дороже, чем она стоит, — ведь получает при этом услугу радикально заниженного качества. И это — бесплатная, как декларируется, медицина, которая предназначена для людей с ограниченными финансовыми возможностями. Это что, справедливо?!
— Бывший министр энергетики СССР Анатолий Майорец развернул весь совет ветеранов РАО в нашу сторону одной-единственной мыслью, — заканчивает глава компании. — Он просто сказал: “Разве может так быть, что все отрасли экономики — в рынке, а энергетика — нет? Так не может быть. Она развалится. А значит, нужно делать рынок. Чубайс пытается — хорошо ли, плохо ли, черт его знает, но не пытаться сделать нельзя”. И это аргумент абсолютной мощи, который всю логику Кудрявого просто убивает. Он-то считает, что можно создать какое-то такое изолированное пространство, в котором рынка не будет. Вот везде он есть, а здесь его нет, потому что здесь надежность. Да хрена лысого! Если ты проигнорируешь рынок, он твою надежность разрушит, и все дела.
Только это вовсе не означает, что “невидимая рука рынка” сама все расставит по местам, предупреждает Чубайс. “Это один из крупных жизненных выводов, извлеченный из реформы энергетики, — если ты хочешь иметь рынок, ты должен сам его строить, строить и строить”. Проект запуска рынка по степени сложности он сравнивает с запуском космического корабля. Поэтому из десяти лет реформы на создание и отладку рынка электроэнергии у его команды ушло ровно пять.
За эти десять лет в России произошло две серии кризисных ситуаций в электроэнергетике с массовыми отключениями потребителей. Происходящее четко совпадало с общеэкономическими тенденциями. В конце 1990-х — начале 2000-х энергетики отключали подачу тока потребителям за неплатежи. Начиная с 2000 года деньги у покупателей появились — зато через пять лет электричества стало физически не хватать. А какой сценарий сработает после ликвидации РАО? Где сейчас слабые места?
Чубайс принципиально новых рисков здесь не видит:
— Если мы вводами новых мощностей будем закрывать растущие потребности, какая может быть новая природа дефицита? Неплатежи или дефицит мощностей — третьего не дано.
— Другое дело, что по мере продвижения реформы существующие риски стали ярче вырисовываться, — замечает Шаронов. — И масштабы изменились: что-то оказалось мизерно мало, а что-то, наоборот, вышло на передний план.
Скажем, все говорили, что инвесторов будет отпугивать неясная правовая ситуация в электроэнергетике. А в реальности этот риск отошел на второй план — полно примеров инвестиций как российских, так и иностранных. Зато сохранился риск, связанный с отсутствием новых инвестиций в генерацию. Мы же хотели не просто раздать инвесторам активы, а простимулировать приток капитала в производство электроэнергии, в сети — там, где это требует рынок. Вот здесь ситуация остается рискованной и плохо управляемой.
Надо сказать, государство проблему осознало. Осенью 2006 года Греф предложил привлекать инвестиции в генерирующие компании с помощью размещения их акций среди инвесторов — IPO. В отличие от обычной приватизации, доходы от продажи акций в этом случае поступают не государству, а компании. Стало быть, у нее сразу появляются деньги на строительство новых мощностей. И в РАО “ЕЭС”, и в инвестиционном сообществе идею восприняли с энтузиазмом — это было почти год спустя после знаменитой паузы Фрадкова, который захотел лично разобраться в реформе и тем самым затормозил ее.
А в прошлом году РАО и Минэкономразвития договорились, чтобы победители конкурсов по продаже генерирующих компаний одновременно с договором купли-продажи подписывали соглашение об инвестициях. В соглашении решили указывать конкретные объекты в конкретных местах, которые инвестор обязуется построить в определенный срок. Инвесторы были согласны и на это.
Но именно в этот момент, когда Чубайс уже уговорил участвовать в новой приватизации руководителей ведущих заграничных энергокомпаний, его реформа вновь зависла над краем пропасти.
Кошмар на проспекте Вернадского
Я так разозлился, что был готов буквально задушить Германа Грефа собственными руками, — говорит Чубайс.
Десятки встреч с инвесторами, тысячи часов работы сотен людей, миллиарды долларов инвестиций — все это повисло на волоске и через сорок восемь часов могло оборваться окончательно. От кого угодно из врагов ожидал глава РАО “ЕЭС” такой бомбы под реформу, но только не от своего же союзника. А дело обстояло именно так: на ключевом этапе реформы, когда генерирующие компании стали переходить в частную собственность, министр экономического развития Герман Греф потребовал процесс остановить.
Собственно, с самой успешной сделки все и началось. В конце 2006 года контрольный пакет ОГК-3 был продан группе “Интеррос” Владимира Потанина. Конкуренция на торгах была сильной — с “Интерросом” всерьез боролись иностранцы. Поэтому компания была оценена значительно дороже, чем можно было ожидать для пилотной сделки — в 4,5 миллиарда долларов. РАО “ЕЭС” за свою долю в ОГК-3 на этом конкурсе выручило 3 миллиарда.
Торжествующий Чубайс отправился в инвестиционное road-show за рубеж. Встречался с руководством того же Enel, германских RWE и Е. On — словом, со всеми мировыми энергетическими грандами. История успеха идеально подходила для их агитации за участие в приватизации
российской генерации; надо было поспешить ею воспользоваться, пока менеджеры РАО готовили к первичному публичному размещению (IPO) дополнительные выпуски акций ОГК и ТГК. Следующим по очереди было ОГК-4, его IPO намечали на весну-лето 2007 года.
Единственное, что слегка портило триумф, — неуверенность в том, что Потанин действительно вложит в строительство и ремонт электростанций все деньги, которые он заплатил РАО за акции ее дочерней компании. Ведь эти деньги по условиям продажи были сразу же зачислены на счета ОГК-3. Смысл всей затеи с продажей акций заключался именно в том, чтобы привлечь живые деньги в конкретные компании.
А компания теперь принадлежала Потанину. И он, как хозяин, имел реальный доступ к ее деньгам, включая только что заплаченную за акции сумму. Захочет направить полмиллиарда долларов на строительство какого-нибудь энергоблока — направит. А может распорядиться этими деньгами и как-нибудь поумнее. Проектов, способных окупиться быстрее и мощнее, чем энергетика с ее рентабельностью чуть выше уровня инфляции, вокруг полно... Ничего личного — только звериный оскал капитализма.
Разумеется, Потанин в разговорах с Чубайсом неизменно обещал, что вложит все до копеечки именно так, как его обязывает соглашение акционеров, прилагавшееся к договору купли-продажи. А Чубайс, вдохновленный удачной сделкой, энергично поручался за Потанина на встречах с госчиновниками.
Но у последних тем не менее все больше крепло убеждение, что обещания в инвестиции могут и не превратиться. А вскоре это беспокойство публично высказал Путин. На официальной встрече с Чубайсом в мае 2007 года, выслушав его рассказ о подписании инвестиционных соглашений с покупателями ОГК, президент прямо спросил: “А если не выполняются эти условия? Мы это проходили в прежние годы: компании подписывали и ничего не делали”. А это был камешек в огород Чубайса: Путин явно намекал на инвестиционные конкурсы в период массовой приватизации. Самый известный пример—покупка комбината “Апатиты” одной из фирм Михаила Ходорковского в 1995 году. Как и большинство победителей тогдашних конкурсов, Ходорковский инвестиционные обязательства по сделке проигнорировал и принялся
